Неожиданно для самого себя я начал писать рассказы, которые объединил под общим названием «В ожидании приключений». Место действия – Хабаровский край, Приамурье. Время – начало восьмидесятых. С моим очень хорошим другом, москвичом Владимиром Долинским, мы решили попутешествовать по настоящей тайге. Хотелось испытать всамделишных приключений, проверить свою физическую закалку и выносливость. Отыскали лесоустроительное предприятие в Хабаровске и устроились туда на работу. Целый сезон мы работали в тайге в составе экспедиции, заброшенные на границу с Китаем в отроги Большого Хингана, где рубили топорами узкие просеки и наносили их на карту. По приезду в глухомань мы сразу же остановили часы и запрятали подальше городскую одежду – только записная книжка была со мной всегда, и каждый день я записывал туда всё, что с нами приключалось. Именно эти записи впоследствии превратились в миниатюры, которые я представляю на суд читателя. Остаётся добавить: всё, о чём я пишу, происходило в действительности.

Кабарга

– А кабаргу помнишь?

Лицо моего друга мрачнеет:

– Как не помнить. Михалыча, живодёра этого, навек запомнил. Охо-отничек. А клык олений до сих пор у меня. Вытащу иногда на свет, посмотрю – все мытарства наши перед глазами пробегут. А кабаргу жалко.

Тем летом мы работали в Приамурской тайге рабочими Хабаровского лесоустроительного предприятия. Отделением экспедиции командовал инженер с тридцатилетним стажем, крестьянского сложения человек, коренастый, медлительный, с короткими ногами и огромными мясистыми руками. Рабочие называли его просто по отчеству – Михалыч. Он принимал такое обращение без обид, и через пару дней мы с ним, несмотря на солидную разницу в возрасте, легко перешли на «ты». Так и остался в моей памяти и дневниковых записях этот человек без имени и фамилии. У инженера не было правого глаза – напоминание о разорвавшемся в руках ружье. Что случилось два десятка лет назад, я не запомнил – то ли ружьё новое неудачно опробовал тогда, то ли патроны какие-то заморские, только ослеп он, и с тех пор глаз его был закрыт.

Михалыч был прекрасным стрелком и страстным, опытным охотником – ружьё срывал с плеча вмиг. В этом нам пришлось убедиться вскоре после приезда на место.

Нас забросили вертолётом далеко в тайгу в бывший лагерь геологов. Почти целую неделю мы восстанавливали полуразрушенные деревянные хижины. Отныне на целый сезон это место становилось так называемым «базовым лагерем» экспедиции, местом, откуда уходили рабочие на лесоустроительные работы в тайгу.

Уходили в так называемый «заход» по двое на неделю, а иногда на десять дней. Перед походом в лес Михалыч скупо отсчитывал продукты: тушёнку, крупу, сухари, немного сахару. Продукты и палатку распределяли по рюкзакам, тщательно упаковывали, точили топоры, в планшетку под плёнку запихивали выкопировку с карты, на которую был нанесён нужный маршрут. Инженер оставался в лагере.

Отправив группы по маршрутам, он чертил карты, считал пройденные километры, рыбачил: на складе, доверху забитом продуктами, стояло четыре ящика с пустыми консервными банками под икру – Михалыч ждал нереста. После «захода» нам полагался отдых – два или три дня ничегонеделания, баня и прочие прелести полуцивилизованной жизни.

После одного из очередных походов в тайгу Михалыч попросил нас поучаствовать в отводе делянки – нужно было сосчитать деревья на контрольном участке леса. Выбор инженера был неслучаен. Мы в группе рабочих были самыми молодыми и восприняли приглашение поработать в свой законный выходной день безропотно. Рано утром вышли в путь, взяв

с собой продукты на обед. Шли друг за другом, разговаривали негромко, расспрашивали бывалого лесовика о долгой работе в тайге, о животных, погоде и прочих мелочах. Он отвечал охотно с едва заметной усмешкой.

Неожиданно, неуловимым движением Михалыч вскинул ружьё к левому плечу, сверкнув пронзительно остро вороньим глазом. Повёл стволом куда-то вправо, вверх – бах! Вслед за первым выстрелом второй – бах! Вижу – вверх по заросшему густым кустарником склону улепётывает бурый медведь. Бежит что есть силы, оглядывается, головой трясёт и повизгивает от боли.

– Эх, дьявол! Дробью патроны заряжены! Думал рябчика какого подцепить – тут медведь попался. Теперь проходу не даст: видишь, как разозлился! – негромко бормочет Михалыч, старательно вытаскивая пустые гильзы из казённой части ружья и меняя патроны. – Теперь заряжу картечью, авось ещё один попадётся.

– Зачем стрелял, Михалыч? Ты же знал, что у тебя дробью заряжено ружьё-то?

– А-а! Развелось их тут. Нечего им здесь сидеть, пусть шарахаются в сторону при нашем приближении. Но вы теперь по этой тропке осторожней ходите.

– Ну, вверх бы выстрелил, если пугануть решил, а то – на тебе, Миша, подарочек, – Володя качает головой и разводит руками в стороны.

Дальше идём молча. Какой-то непонятный он. Злой что ли? Эта мысль не дает покоя весь оставшийся до места работы путь. Молча скидываем рюкзаки, берём топоры и начинаем отмечать границы площадки. Она не очень большая – с гектар всего, но нужно по компасу отмерить углы, отбить границы – визиры, сосчитать на этой площадке общее количество деревьев.

Работы много. Инженер рядом с нами, что-то подсказывает изредка. Лицо у него опять добродушно-беспечное, только глаз сверкает время от времени недобрым блеском.

Внезапно тень мелькнула где-то сбоку… Я напрягся и начал поворачивать голову вслед этой тени. Боковое зрение выхватывает плавное движение рук инженера…. Бах! Дуплетом по скользящей тени выстрел! Детский душераздирающий крик и плач вслед за выстрелом. Плач страшной неожиданной боли! Как в старинном фильме, где все кадры движутся с некоторыми остановками, поворачиваю голову назад: Михалыч спокойно перезаряжает ружьё. Встречаюсь с глазами своего друга – в них недоумение и боевая злость. Бежим туда, где крик переходит в рыдание, это рядом, несколько шагов всего. Маленький, чуть больше зайца оленёк-кабарга, увидев нас, пытается уползти на передних ногах, оглядывается, рыдает и плачет от нестерпимой боли и обиды: за что?! Весь зад оленя разбит до кости, видна часть позвоночника, кровь потоком стекает с остатка ноги.

– Она под пеньком сидела, пряталась, стерва, – говорит Михалыч.

Выхватывает у меня топор, рукоятка выскальзывает из руки, я не могу её удержать. Срубает толстую ветку орешника и вырезает из неё увесистую палку.

– Заряда жалко – чего зря добро изводить. Хорошая картечь: вишь, как её разорвало! – подходит к умирающей кабарге и несколько раз бьёт по голове, пока не прекращаются рыдания.

– Не плачь, Володя, это жизнь, – говорит он, глядя мне в глаза. Теперь я вижу его настоящее лицо. Даже подбородок почему-то показался загнутым снизу вверх, и в облике появилосьчто-то от старой хищной птицы, готовой рвать мертвечину просто по злобе и природной ненависти. – Мясо у неё несъедобное. Есть нельзя, не сваришь.

– Так зачем же ты палил, дурак? – я еле-еле разжимаю челюсти, чтобы произнести эти несколько слов.

– Патроны новые снарядил, проверить надо было, всё польза от этой бестолковой кабарги какая-то, – утвердительно-равнодушно говорит наш начальник, – её всё равно бы волки съели. Закон жизни.

– Так то же волки. Сволочь ты, однако, – Володя подходит к убитому оленю, наклоняется и поднимает клык – он выпал из челюсти кабарги, когда охотник добивал её.

– Да ладно тебе, нашёл, о чём жалеть, – деловито и спокойно говорит Михалыч.

Работать не хочется. Пропало желание. Усталость навалилась. Встречаюсь взглядом со своим другом. Он молча кивает головой и суёт топор под ремень, затем поворачивается к инженеру:

– Мы в лагерь, Михалыч.

– Мы же не начали ещё почти. Я двойную цену заплачу за сегодняшний день!

– Нет, мы в лагерь. Потом.

Забираем рюкзаки и топаем по тропе назад, на «базу». Молчим. Я вижу, что и Володя переживает, нет-нет да посмотрит на клык, что взял там, на месте убийства….

Сколько лет прошло с тех пор! Сколько таких же, как наш инженер, людей я встречал за это время! Мы сидим с Володей у меня дома спустя много лет.

– Не прощу себе, что морду не набил ему в тот день, – говорит друг. – Всё хорошеньким быть хотелось.

Наш чай остыл давно, хочется встать и вновь поставить чайник, но я всё сижу, не встаю:

– Ты думаешь, он бы изменился, если бы ты побил его тогда?

– Не знаю, но, пожалуй, мне бы сейчас было легче.

Бегство

– Знаешь что, давай поедем домой. Прямо сейчас, всё бросим – и поминай, как звали.

– А как же юг? На юг ведь хотели смотаться в октябре. Месяц осталось.

– Да надоело всё. Домой что-то хочу. Дикое желание – уехать.

Мы лежим в палатке. Вечер. Сегодня работали как всегда, ни о каком отъезде не помышляли, и вдруг такой разговор.

Утром собрали вещи, упаковались тщательно и повернули в базовый лагерь. Три дня выбирались из таёжного «захода». На сей раз далеко забрались, даже в одном из ручьёв песчинки золота попадались. Умываешься, зачерпываешь пригоршнями воду, а вода блёстками сверкает – хватай лоток, чего рот открыл!

– Здесь и золотоискателя встретить можно, – сказал нам инженер перед «заходом», – бродят с лотками, совсем как на Клондайке. Будьте осторожны. Всякие люди попадаются.

Люди нам так и не попались. И все же мы возвращаемся. Решили. Устали, наверное, не хочется ждать окончания сезона. Вечером третьего дня сидим в хибаре инженера. Он уговаривает нас остаться. Предлагает продукты, которые приберёг на «чёрный» день – сгущёнку, сухое молоко, конфеты, печенье. Вскрывает банку икры: рыба шла на нерест, пока мы были в тайге, начальник наш даром время не терял, сеть работала исправно.

– Нет, Михалыч, решено. О чём же раньше думал?

С утра, ещё солнце не взошло, мы уже готовы отправиться в путь. Нам нужно выйти на лесовозную дорогу.

– Сегодня суббота, – напоминает нам инженер на прощанье. – Лесовозов будет только два, пойдут из делянки назад на станцию часов в двенадцать. Не провороньте! А то пилить пешком до станции больше ста километров. Часы заведите: в мир возвращаетесь.

– Сколько здесь до лесовозной дороги?

– Километров тридцать. По тропе идите вон на ту гору, – показывает рукой направление Михалыч, – тропа выведет вас. Не промахнётесь, выйдите на накатанную лесовозами дорогу... Не во время собрались. По рации передали: муссон надвигается. И вообще, оставались бы.

– Нет, Михалыч, уходим.

– Неволить не могу. Удачи вам.

Рюкзаки привычной тяжестью легли на плечи, силы есть, настрой хороший – как никак домой возвращаемся! Покидаем лагерь. Тропа не обманывает и через несколько часов быстрой ходьбы выводит нас к разбитой тяжёлыми машинами лесной дороге. Кое-где – колеи, но в основном укатанная грунтовая дорога. Глина, песок. Дождь пройдёт – не выйти. Но сегодня, слава Богу, сухо. Поворачиваем по направлению к станции. Рюкзаки изрядно поднадоели – тяжёлые. Да и есть хочется. Часов шесть мы в пути.

– Давай перекусим, – предлагает Владимир.

Я с радостью соглашаюсь – тридцать километров позади, аппетит нагулял волчий. Мы садимся у обочины, Володя развязывает рюкзак.

Шум двигателя заставляет прекратить начатое было занятие. Вскакиваем на ноги, смотрим по направлению шума. Точно! Так и есть! Лесовоз идёт.

– Я думал – опоздали, – глаза моего друга сияют, – потом перекусим.

Я тоже боялся, что мы пропустили лесовозы, но нет, успели. Тяжело гружённая машина останавливается. Помогаю Владимиру вскарабкаться в кабину, прилаживаем с внешней стороны кабины рюкзак, затем – на всякий случай – второй.

– Двоих возьмёшь? – спрашиваю водителя.

– Чего жаться зря, следом второй лесовоз идёт, он тебя подхватит. Втроём запаримся.

Жму руку Володе: «До встречи на станции!» Спрыгиваю с подножки машины на дорогу. Уходит лесовоз.

Провожаю его взглядом. Иду в сторону станции потихоньку. Минут через пять появляется вторая машина. Вздыхаю с облегчением, останавливаюсь, поднимаю руку вверх. Водитель один, место есть. Лесовоз не сбавляя скорости, проносится мимо. Машу руками, кричу – мои усилия тщетны.

– Чёрт возьми! – ору что есть мочи, хватаю палку, бью, сколько силы есть о землю до тех пор, пока в руках не остаётся ничего, кроме маленького осколка. Швыряю его в сторону. Меня разбирает смех. Глупейшая ситуация!

Володя – уехал. Рюкзак – уехал. Ни еды, ни одежды, ни палатки. Перекусить не успели. Сто километров до станции! Сегодня суббота, завтра лесовозы не ходят. Снимай штаны и пой разлуку!

Ну, ладно. Пора оценить ситуацию трезво, не напрягаясь. Итак, что мы имеем? Спортивный костюм, кроссовки – переоделся сегодня утром в лагере, чтоб легче было двигаться.

Дистанция, которую нужно преодолеть, – сто километров. Всё. Выход один – вперёд. Как там звучит совет тем, кто хочет похудеть? Физические упражнения уменьшают желание поесть на какое-то время? Проверим на практике. Худеть мне некуда, но и поесть нечего. Побежали...

Руки почти максимально согнуты в локтях, нога после толчка расслабляется максимально и в расслабленном состоянии выносится вперёд, центр тяжести находится на одном уровне. Энергию беречь, использовать её только для продвижения вперёд! Дыхание равномерное, внимание – на выдох. И главное – не нервничать.

Бегу. Дорога тянется вдоль реки, то выходит к самому берегу её, то убегает далеко в сторону, поднимаясь в горы. Вот ползёт всё выше и выше. Справа стеной уходит склон, поросший лесом, слева склон исчезает в обрыве, открывая бескрайние дали. Тайга, горы, небо… Приостанавливаюсь на миг – красота! Бегу. Сорок минут в пути, час. Солнце всё выше поднимается, палит, жарит вовсю. Неожиданно лес обрывается. Голый песок на километры вперёд. Тяжёлые трактора-трелёвочники, по самую крышу увязшие в мягкой, податливой почве, уныло стоят под палящим солнцем. Не слышно птиц, не слышно привычного потрескивания деревьев – обычного лесного разговора. Трактора не наши, скорее всего, японские или корейские – на жёлтых боках иероглифы. Края делянки не видать. Как есть пустыня!

Бегу, не видеть бы! Большая делянка, большая. Лишь минут через двадцать я оставляю её позади. Дорога сбегает вниз, к ручью. Ручей небольшой в реку впадает. Водица чистая. Попил с удовольствием. Сколько отмахал? Километров двенадцать? А как с желанием поесть? Дудки, не работает система: есть хочу, как из ружья!

Мотор? Или почудилось? Да нет, точно звук мотора. Так и есть. От реки поднимаются на мотоциклах люди. Рыбаки, видать. Трое. Поднимаю руку, не может быть, чтобы мимо проехали. Останавливаются. «Минск», «Восход» и «ИЖ» с люлькой.

– До станции возьмёте?

– Ты откуда такой спортсмен? И одет что-то не по форме.

– Да из экспедиции я. В город возвращаюсь. Друг на лесовозе уехал, вещи увёз, а я остался случайно. Не взяли на второй лесовоз, а на станцию надо бы попасть, – понимаю, что в мои объяснения трудно поверить, но продолжаю говорить, – захватите меня до станции!

– Ты, может быть, из тюрьмы сбежал, вон и стрижка у тебя короткая. Может быть, шпион какой, граница рядом, – говорит тот, которого рыбаки называют Мишей. Он – водитель «Минска». Очки снял, в глазах нескрываемое презрение и недоверие.

– Поехали, мужики. Пошёл он к чёрту!

– У нас рыба в люльке, – объясняет тот, что за рулём мотоцикла «ИЖ».

– Полная люлька. Нет места, – в глазах извинение и сомнение.

– Нечего из-за него страдать, у самих проблем полон рот, – добавляет третий.

– Я понимаю, «Минск» не вывезет, но твой «Восход» – машина покрепче. Рискнём? – я стараюсь уговорить третьего водителя: девяносто километров – не шутка.

– Чего ещё выдумал! Не работает движок. Каждые двадцать километров приходится останавливаться, в моторе ковыряться. Не довезёт, смотри, – он показывает мне кисти рук, вымазанные солидолом.

– Извини, друг, – говорит водитель «ИЖ», – выбирайся как-то сам.

– Ну, ладно, удачи.

Поехали рыбаки. Я иду дальше. Иду шагом – отдохнуть надо после бега. Мотоциклисты уезжают всё дальше и дальше. Почти скрылись из глаз. И вдруг «ИЖ» останавливается, тяжело разворачивается и едет назад.

– Не могу тебя бросить. Как доберёшься? Муссон идёт. У Мишки приёмник, сводку передали. Успеть бы ноги унести. Тебя брошу – не прощу себе никогда, – глаза у парня хорошие, добрые, не зря он мне как-то сразу пришёлся по душе.

– Ты что опять задумал? Бросай его, поехали, – кричит Михаил, подъехав на своём «Минске», – нам самим до себя!

– С горы будем ехать, а в гору будешь спрыгивать с мотоцикла и бежать, за багажник держаться. А ты, Мишь, не шуми, муссон идёт, сам знаешь.

– У Витьки мотоцикл встанет – что делать будешь?

– Встанет – решим. Вперёд!

Так и поехали. С горки – на мотоцикле, в гору, стараясь не отстать и сэкономить силы, я бегу, держась за багажник. Мой водитель всё назад оглядывается, с тревогой и ожиданием.

Я посматриваю в том же направлении – ничего не вижу. А он всё губы покусывает и крутит ручку газа, где рельеф позволяет. Два раза ждём Виктора. Он то свечу меняет, то ещё что-то.

– Вот, дождались, – Михаил бросил взгляд назад, а затем злобно посмотрел в мою сторону с таким видом, будто я с собой приволок эту тучу. Из-за гор взбесившейся небесной лавиной выкатывает чёрный воздушный вал, наделённый безграничной природной силой, способной смести всё на своём пути. Словно чёрного вестника гонит он впереди зловещую тишину, готовую в любую секунду лопнуть и разорваться на куски, обрушиться грохотом и воем.

К счастью, Виктор починил мотоцикл, и мы снова мчимся вперёд. Путь идёт теперь по дороге с ровным рельефом, и лишь изредка я спрыгиваю с мотоцикла и, напрягая все силы, помогаю своему спасителю перебросить его через ручей или песчаный участок.

– Смотри! – он показывает мне на реку. Спокойная ещё минут пятнадцать назад река вздулась, грозя вот-вот выйти из берегов. Поток подхватывает ветки и небольшие обрубки деревьев и тащит за собой. Мы не оборачиваемся больше, страшась увидеть нечто ужасное у себя за спиной.

– Если муссон нас накроет – труба! – обернувшись, кричит мне мой водитель.

Почему он кричит? До сознания доходит, что тишина ушла. Треск деревьев, ломающихся веток, грохот бьющихся друг о друга стволов, раскаты грома и шум вышедшей из берегов реки перекрывают рёв мотора. Муссон настигает нас, я уже чувствую его приближение кожей, телом.

– Вон она, станция впереди! – кричит водитель. Действительно, километрах в десяти я вижу строения, вижу идущий по рельсам поезд. Дорога бежит вниз, желая помочь нам на последнем участке пути и не выставлять преград.

– Теперь можно жать на всю катушку, держись!

Малейшая ошибка может стоить нам падения, и тогда точно – труба. Оборачиваюсь. Ого! Зрелище завораживает. Туча вырвалась из объятья гор, за нами по пятам несётся сплошная стена воды. Река разлилась и затопила дорогу там, где мы проехали  пять минут назад. Кто успеет быстрее: мы или ливень? Влетаем на улицу посёлка.

– Давай, бывай, – кричит мне мой спаситель, слегка притормаживая на повороте, – мы влево уходим, тебе, на станцию – прямо. Добежишь!

– Спасибо, спасибо огромное! Конечно, добегу! – спрыгиваю на ходу, оборачиваюсь и кричу ему вслед, стараясь изо всех сил перекричать грохот подступающего дождя. – Как звать-то тебя?

– Юрием! Удачи!

– Удачи! – кричит Михаил. Я не сержусь на него и машу ему рукой в ответ. Дождь накрывает первые дома, я, что есть силы, бегу к зданию станции. Володя стоит под козырьком и улыбается. Прыгаю под навес, и станцию накрывает водяной шквал. Володя хватает меня в объятья и тащит в здание станции.

– Я места себе не нахожу. Лесовоз пришёл – тебя нет. Водителю чуть морду не набил. Как так – бросил тебя одного! Нас в столовой ждут, я предупредил, что без тебя есть не буду.

Столовка уже час назад должна была закрыться, но там согласились подождать... Ого, смотри, что творится! – за окном потемнело, стихия вовсю свирепствовала. Уверенности в том, что здание станции устоит, не было.

...Через час, перепрыгивая через текущие по улицам ручьи, мы завалились в столовую. Нам оставили по две порции макарон и чайник чаю. А ещё через час пришёл поезд на Москву, на который Володя ещё несколько часов назад взял билеты.

– Ну, а если бы я не приехал, не успел?

– Ты?! Другому скажи. Я тебя знаю. Ты не мог не успеть.

Владимир Кочетков