Воспоминания о войне, написанные не великими военачальниками, не всезнающими историками, а простыми ее участниками, которые, может быть, не всегда понимали масштаб и грандиозность битв и сражений, представляют огромную ценность для молодых, не ведающих, что такое война и какие лишения несла она людям на фронте и в тылу. Нельзя забывать это нам, потомкам воинов, защищавших страну в 1941-1945 годах. Все должны знать ту жестокую правду не только по фильмам, но и от самих участников этих страшных событий. В редакцию журнала «Мономах» сотрудники Карсунского краеведческого музея принесли поступившие к ним «живые» воспоминания жителей села, прошедших через горнило войны, сумевших выжить, оставить для своих детей и внуков мемуары. По-разному сложились их послевоенные судьбы, непохожа их манера изложения и восприятия событий, но объединяет их одно – все они рождены в начале 1920-х годов, все они выпускники Карсунской средней школы, все они беззаветно любили Родину и были готовы отдать свои жизни, чтобы защитить ее.

Уранов Алексей Сергеевич родился в 1924 году в городе Пенза. Его отец Сергей Константинович, инженер лесного хозяйства, в 1930 году из Пензенской области был переведен в Карсунский лесхоз. Алексей окончил Карсунскую среднюю школу в 1941 году и в том же году ушел на фронт добровольцем вслед за отцом, для которого эта война была уже третьей по счету. После окончания военного училища восемь лет прослужил в частях Военно-воздушных сил ВМФ.

В 1943-44 годах в составе 2-го Авиационного полка ВМФ Алексей Сергеевич участвовал в перегонке на фронтовые аэродромы действующих Флотов американской авиационной техники.

После демобилизации окончил Московский архитектурный институт. Свыше 30 лет работал в проектном институте Министерства авиационной промышленности. В 1981 году стал лауреатом Государственной премии Совета министров СССР за проектирование и строительство Чебоксарского приборостроительного завода.

С сентября 1986 года работал в Центральном совете Всероссийской общественной организации «Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры» в должности главного архитектора.

Алексей Сергеевич написал подробные воспоминания о перегонке самолетов по секретной трассе «Аляска – Сибирь – Заполярье».

«В Великой Отечественной войне 1941-1945 годов участвовало около 137 тысяч самолетов, выпущенных отечественными авиационными заводами, свыше 8 тысяч боевых машин, было поставлено нам союзниками по ленд-лизу в 1942-1945 годах... Потери за эти годы на сибирском участке перегоночной трассы «Алсиба» составили 81 самолет. В 44 катастрофах погибло 115 летчиков... До сих пор в глухой тайге обнаруживают обломки разбившихся самолетов и останки погибших. Многие летчики до сих пор считаются без вести пропавшими.

***

Американские «Бостоны» были прекрасно отделаны, с разного рода удобствами в виде ковриков, шторок, пепельниц, светофильтров. Для техсостава – несколько комплектов отличного инструмента, включая Г-образные мощные фонарики, бортаптечки с дефицитными по тем временам лекарствами, бортпайки, маскировочные чехлы, запасные радиопередатчики и радиоприемники. Как правило, американские рабочие клали в кабины в качестве презентов нам – союзникам – дешевые часы-штамповки, пачки сигарет «Кэмел», журналы «Лайф». На одном «Бостоне» на носу крупными буквами, вырезанными из миткаля, было наклеено: «Не возмешь», а на фюзеляже, ближе к хвосту «Хрен дагонишь». Мы решили тогда, что эту «героическую» надпись сделали американские работяги русского происхождения. Хорошо ее приняли и фронтовики-североморцы, когда мы сдавали им эту машину в Ваенге.

***

Многие наши летчики воевали на «Кобрах» и неплохо отзывались об их летных и боевых качествах, истребитель пришелся им, как говорится, по душе. Знаю, что сам прославленный советский ас Второй мировой войны Александр Иванович Покрышкин, сбивший 59 самолетов противника, долгое время летал и одержал 48 своих побед на истребителе «Аэрокобра». В Новосибирске, на родине маршала авиации, трижды Героя Советского Союза, у музея поставлен восстановленный истребитель Р-39 «Аэрокобра».

***

В период освоения перегоночной трассы «Алсиба», начиная с осени 1941 года, развернулось строительство базовых аэродромов в Киренске, Сеймгане и Уэлькале, а также промежуточных и запасных – Алдан, Олекминск, Оймякон в Якутии, Берелех на Колыме, Марково на Чукотке. Строили аэродромы организации ГВФ, наркомата обороны и Дальстроя НКВД. Помогали местные власти и местные жители. Для скорейшего выполнения приказа ГКО работы велись в авральном режиме, т.е. круглосуточно. Основную рабочую силу составляли заключенные. Аэродромы, сооруженные Дальстроем, буквально стоят на их костях – ГУЛАГ тем самым внёс неоценимый вклад в нашу общую победу, заплатив за нее самую высокую цену! За довольно короткий срок, всего за год с небольшим, было реконструировано, заново построено и сдано в эксплуатацию, в общей сложности 17 аэродромов.

...Трасса «Алсиба» – это трасса огромных нечеловеческих трудностей, большого мужества и отваги. В столь же тяжелых условиях Аляски трудились и американцы. Кстати, в городе Номе на Аляске в конце 1943 года предполагалась встреча в верхах глав Союзных держав, перенесенная в Тегеран. Самолеты перегонялись с Аляски через Берингов пролив, далее, с чукотских, магаданских и якутских аэродромов до Красноярска, перегонку осуществляли полки армейской авиации 1-й перегоночной авиадивизии.

Мы же, морская авиация, получали самолеты от этих авиаторов для дальнейшей перегонки именно в этом старинном сибирском городе, основанном еще в начале XVII века на берегах Енисея. В Красноярске находился главный перегоночный центр всей трассы... На маршруте нас, перегонщиков, поджидали часто очень сложные погодные условия: зимой – морозы, низкая облачность, угроза обледенения, снегопады; летом – туманы, дым лесных пожаров, дожди. В трескучие сибирские морозы особенно доставалось летчикам-истребителям, перегонявшим «Кобры». В тесной холодной кабине при многочасовом полете было очень трудно согреться, несмотря на теплую летную экипировку».

Также хочется предложить фрагмент из «Жизнеописания кадрового офицера, кавалериста, дипломата, полковника в отставке Грошева Виктора Федоровича, составленное им по убедительному настоянию родных и близких». Это, пожалуй, наиболее полные воспоминания из всех представленных в редакцию, охватывающие жизнь автора с самого детства, войну и послевоенные годы дипломатической службы.

Родился Виктор Федорович 7 ноября 1923 года в уездном городе Карсун Симбирской губернии в семье Федора Ивановича и Анны Ивановны Грошевых. Дед его по линии отца был бессменным кучером богатого купца Шагалова, который имел три конных выезда. Отец и мать сумели  получить лишь начальное образование, но несмотря на это любили читать. Вся большая семья жила в небольшом родительском доме деда. Жили безбедно, но и без излишеств. Все его детство очень подробно описано в воспоминаниях: счастливое, радостное со всеми типичными для того времени занятиями, играми. Были и спортивные увлечения:

«У нас был клуб ворошиловских всадников, который я закончил в 1940 году, получив красивый массивный нагрудный знак. Общение с лошадьми началось у меня, наверное, с 10 лет. Летом, с утра пораньше, с несколькими друзьями я начинал обход конюшен различных организаций, чтобы первым получить лошадей для купания в реке. Вместе с ними, держась за гриву, плавали и мы, а потом возвращались в конюшни, устраивая по дороге как бы соревнования-скачки...

Надо заметить, что в 30-е годы самое серьезное внимание, даже в нашей глубинке, уделялось подготовке в системе «Осоавиахима» (Общество содействия обороне, авиации и химзащите) молодежи к службе в армии.

Я, например, владел, и по заслугам, всеми значками самой высокой 1 степени, в том числе: ГТО, «Ворошиловский стрелок», ГСО («Готов к санитарной обороне»), ПХЗ («Готов к противохимической защите»), «Ворошиловский всадник». Моя фотография с набором значков на груди была даже помещена перед войной в районной газете «Красная жатва».

Не удивительно, что когда началась война, Виктор попал в кавалерию.

«В ноябре 1943 года советские войска перешли в контрнаступление под Сталинградом. Для содействия успеху этого сражения проводились частные операции... В ходе этих боев корпус понес очень большие потери. В немецкий тыл, ночью в конном строю сумела прорваться лишь часть моей дивизии и отдельные подразделения из других дивизий корпуса. Немецкие самолеты буквально утюжили нас в ходе допрорыва немецкой обороны.

Конники в открытую, отчаянно бросались на опорные пункты немцев в Крюкове, Ново-Гриневке, Кропотове и др. населенных пунктах... Прорвавшись в тыл и перейдя железную дорогу на участке Ржев-Сычевка, мы на рассвете вышли в Медведовский лес. И вот здесь мне запомнился на всю жизнь такой эпизод. Наш командир полка подполковник Калинович, собрал на опушке леса офицеров части. Примерно в 50 метрах от опушки, в направлении к немецкой передовой, проходил большак. Совершенно неожиданно на большаке появилась колонна практически безоружных немцев (шло пополнение фронту). Калинович подает команду: «По коням», «Шашки к бою», и вскоре началась «казачья сечь». Не ожидавшие ничего подобного немцы бросились с большака кто куда. Наши кони, как и фрицы, стали тонуть в глубоком снегу. Поэтому в ход пошли не только клинки, но и пистолеты. Я тоже махал клинком и стрелял. В этой стычке офицер-немец выстрелом в упор снял с седла ординарца Калиновича, любимца полка, еще практически мальчика Ваню. Этот офицер и еще до десятка немцев были пленены. Калинович приказал офицера, убившего Ваню, казнить. Он был распят (привязан к дереву), после чего ему отрубили клинками руки и ноги. Страшно, но такой факт был, и какого-то гнетущего впечатления он на меня не произвел (так, видимо, «воспитывает» людей война).

Вскоре прорвавшейся в тыл немцев группе, которую возглавил наш командир дивизии полковник П.Т. Курсаков, поступил приказ выполнять задачу, поставленную корпусу. В начале декабря группа сосредоточилась в Вяземских лесах смоленщины под вековыми соснами так называемого Починковского Моха, куда немцы заглядывать опасались. Начались наши, можно сказать, партизанские действия. Конники взрывали воинские эшелоны и мосты, нападали на автоколонны противника, вражеские склады и гарнизоны, нарушали линии связи, карали предателей и т.д. Во многих боевых эпизодах принимал активное участие и я, не видя в этом ничего героического...

Условия, в которых пришлось нам воевать, были крайне тяжелыми. Стояла суровая зима, жили мы в шалашах, костры разжигали только днем (ночные костры могли навести на нас немецкую авиацию), почти два месяца не снимали с себя одежду, отсюда и вшивость появилась. Наши продовольственные запасы кончались, изредка нам с самолетов вместе с боеприпасами сбрасывались сухари, твердая колбаса, концентраты, но все-таки основной пищей была конина, которую приходилось варить многие часы, чтобы она жевалась. От бескормицы начался падеж лошадей.

Кроме того, в группе скопилось большое количество раненых и больных. В одной из вылазок легко царапнуло и меня, в результате кисть левой руки распухла, рана не заживала. В этой обстановке было принято решение вывезти раненых и тяжело больных самолетами У-2 на Большую Землю. Нас сосредоточили в лесу, в шалашах и землянках одной из заброшенных баз партизанского отряда «Сычевский».

На большой поляне была подготовлена площадка для приема самолетов. Наша охрана была немногочисленной. Сигнальные костры горели, но самолеты, по какой-то причине, не прилетали, а немцы, узнав о нашем положении от сбежавшего предателя, решили разгромить лагерь. Неравный бой продолжался более часа. Лишь немногим, кто был на ногах, удалось спастись.

...Осмотрев наш лагерь, мы вышли на опушку леса, где увидели еще одну жуткую картину. Здесь была расстреляна большая группа конников. Чудом оставшийся в живых раненый боец рассказал, что немцы в конце побоища собрали всех раненых, могущих хоть чуть-чуть передвигаться, и повели их с собой. На опушке леса один из карателей заорал: «Вот теперь вы свободны», после чего раздались автоматные очереди...

Командование группы, узнав о трагедии с ранеными, прислало к партизанам связных, которые вывели нас к своим. Так мы опять влились в боевые порядки родных эскадронов, раны же наши, как на собаках, стали заживать сами по себе».

Молодость брала свое. В конце 1944 года Виктор Грошев стал семейным человеком. Их с Милой семья оказалась крепкой и счастливой. После войны Виктор Федорович закончил Высшую кавалерийскую школу им. С.М. Буденного с отличием, а в 1947 поступил в Военную академию им. М.В. Фрунзе на разведфакультет, затем продолжил образование на Краснознаменных Высших академических курсах офицеров разведки Генштаба. Далее дипломатическая служба в Великобритании сначала референтом аппарата военно-воздушного атташе, а затем его помощником. Так из кавалериста получился дипломат. Заканчивает свои воспоминания Виктор Федорович так:

«Я до сих пор до мозга костей советский. Я благодарен моей советской родине, которая вывела в люди меня и моих близких родных, дав нам, лапотникам, высокое образование и право трудиться во благо себя и Родины, а при надобности организованно отдыхать. Эту Родину я защищал с оружием в руках в годы Великой Отечественной войны... Я презираю жирующих ныне жуликов – часто неучей, всякую криминальную сволочь и номенклатурных иуд-перевертышей, входивших в верхние эшелоны советской власти и разваливших великую державу, унизивших наше государство и русский народ, сделавших полунищими немалую часть нашего населения.... Я понимаю, что наше государственное устройство нуждалось в капитальном ремонте, но не в таком... Несмотря на такую вот далеко не оптимистическую концовку моих воспоминаний, я надеюсь, что Россия «еще воспрянет ото сна».