В семи верстах от Симбирска, влево от железной дороги, по которой в сторону Рузаевки торопятся скорые и тяжело ползут товарные поезда, привольно раскинулось красочное имение помещиков Киндяковых – «Киндяковка». Широкая шоссейная дорога ведёт в прохладу смешанного леса, с западной стороны окаймляющего двухэтажное белое здание с крытой верандой, фасадом смотрящей на быстрые воды Волги, бегущие внизу. Перед домом разноцветными огнями редкостных роз, тюльпанов, ириса, петуньи, львиного зева, анютиных глазок, горел большой цветник. Прямо за ним белизной сверкал расчищенный березняк, улыбающийся молодым побегам ольхи и клёна, и подходящий вплотную к обрыву, таящему в себе легенду о каком-то страшном злодеянии. С этого обрыва открывалась широкая панорама Волги, а в ясные, чистые дни даль меловых гор Сенгилея, за которыми синел горизонт последними отрогами Жигулей. Весной Волга бурно выходила из берегов и бросала по сторонам маленькие и большие зеркала воды, соединённые серебряными нитями смеющихся солнцу протоков и ручейков. Волга щедро раздавала дары избытка своих вод, чтобы напоить красотой и душистой свежестью будущие просторы заливных лугов... Стоишь зачарованный и взора оторвать не можешь… Влево от здания, если смотреть на Волгу, расположились небольшие, чистенькие постройки служб, к которым сзади примыкал огороженный забором двор с просторной конюшней небольшого конного завода...

Киндяковы были на редкость культурными людьми и безграничными почитателями и охранителями отечественной культуры. В стенах их дома находили частый и долгий приют поэты, музыканты, художники, писатели и учёные. Личным другом семьи Киндяковых был И.А. Гончаров...

Единственная дочь Киндяковых Соня по окончании Симбирской гимназии была увезена родителями в Петербург для продолжения музыкального образования и изучения прикладных искусств, к коим имела влечение. Она радушно была встречена чопорной, влиятельной и принятой при дворе тёткой, взявшей в свои руки полную заботу о племяннице. Скоро на одном из фешенебельных балов молодой Киндяковой был представлен чиновник английского посольства Максимилиан Перси Френч. Гордый ирландец с ярко выраженной англо-саксонской красотой, с отличными манерами прирожденного аристократа, оставил в мыслях и сердце Киндяковой больше чем приятное впечатление.

Через два года Перси Френч к неудовольствию английского парламента навсегда оставил дипломатическую карьеру, приехал в Киндяковку, где и состоялась пышная свадьба. Вскоре после свадьбы молодые уехали в Северную Ирландию, в родовое майоратное имение Френча. Максимилиан окружил молодую жену искренним вниманием, заботой, любовью, но русское сердце молодой Френч не могло понять и полюбить суровой, туманной Ирландии. Скоро её потянуло на родину, на Волгу, в Симбирск, и, объехав Англию, Францию, Италию, они через Германию вернулись в Киндяковку. Через полтора года у Перси Френч родилась первая и последняя дочь, названная в честь бабушки, Екатериной.

В Киндяковке начала свой жизненный путь полуирландка-полурусская, полукатоличка-полуправославная, Екатерина Максимилиановна Перси-Френч.

Легко и беззаботно текло раннее детство Кати, овеянное любовью, лаской и баловством отца, матери, дедушки, бабушки, да старушки няни Марковны, когда-то вынянчившей её мать. С шести лет Катю начали учить музыке и, к большому огорчению Марковны, приставили к ней двух гувернанток: француженку и англичанку. К десяти годам Катюша, силою своих способностей, в одинаковой детской мере свободно владела русским, французским и английским языками, и родители повезли дочь в Лондон для определения в закрытый аристократический пансион, где суждено было ей получить своё образование и воспитание. В последующие годы Катюша приезжала в Киндяковку только на три летних месяца, составлявшие её каникулы, и, если в Англии, в пансионе, она постепенно познавала, впитывала в себя благотворное влияние английских классиков, на каникулах, в дедовском кабинете, она старалась наверстать потерянное, и всё свободное время отдавала русским, любимым из которых был Пушкин...

От отца она постепенно воспринимала любовь к спорту и лошадям. Под руководством его она очень скоро превратилась в отличную наездницу...

Волга ещё в раннем детстве оставила в душе Кати след какого-то обожания, выражавшегося в том, что она с разбега смело бросала в воду свое хрупкое тельце и радостно ловила взлетающие наверх алмазные брызги.

В 17 лет курносенькая, рыжекудрая ирландка отдала свою любовь Волге, впервые переплыв широкую и быструю у Киндяковки реку. Закончив образование, Катя без особого сожаления простилась с Лондоном, который не любила за его хронические туманы, и вернулась к родным. В Киндяковке она уже не застала ни дедушки, ни бабушки, этой зимой ушедших из жизни один за другим. Привыкшая быть занятой, Катя с радостью согласилась на предложение отца быть его помощницей в сложном ведении хозяйства большого имения. Вечерами она занималась музыкой или в осиротелом кабинете деда до поздней ночи зачитывалась книгами.

Наступила долгая зима... 6 декабря Френчи вывезли дочь на первый бал, в кадетский корпус. Они приехали с опозданием, концертная программа уже закончилась, и в ярко освещённом зале все с нетерпением ждали первых звуков – первого вальса. Полковник Руссэт, личный друг семьи Френч, выбрал из чёрной массы стоящих кадетов лучшего танцора, стройного сухощавого кавказца, и подвёл его к Френчам.

– Познакомьтесь!.. Доверяю вам мисс Френч и уверен, что вы не дадите ей скучать, – с наигранной строгостью сказал воспитатель.

Первые аккорды вальса… Почтительный наклон головы... робкое согласие... Катя закружилась в первом вальсе… Она сразу остановила на себе внимание всех своей рыжевато-бронзовой головкой и богатым лондонским туалетом.

В продолжение всего бала Катя была искренне весела, много танцевала, смеялась и казалось совсем не печалилась тем, что приставленный к ней полковником Руссэт страж с кавказской ревностью не отпускал её от себя ни на шаг.

Когда бал был окончен, Катя протянула кадету маленькую руку, затянутую белой лайкой перчатки, и застенчиво сказала:

– В субботу жду у нас... Папа всё устроит.

Предание сохранило нам только имя этого кадета – Сандро, да то, что он принадлежал к старинному и знатному роду воинственного кавказского племени, и приходится гадать, был ли это один из светлейших князей Дадиани, князей Макаевых, Шервашидзе, Вачнадзе или отпрыск благородных и храбрых линий осетин Датиевых, Анзоровых, Арчековых, получивших своё образование в Симбирском корпусе.

В дом Френчей вошла молодость. Папа, как обещал Кате, действительно все устроил, и в очередную субботу полковник Руссэт, детально осмотрев мундиры, начищенные до предельного блеска пуговицы и бляхи поясов, отпустил семь кадетов своего класса в отпуск к Френчам, предварительно прочитав им лекцию, как подобает держать себя в обществе симбирскому кадету. Сандро был назначен за старшего. Френчи прислали за кадетами просторные сани, запряжённые тройкой гнедых. У Френчей кадеты встретили знакомых гимназисток, так же приглашённых папой через начальницу Якубовской гимназии, и атмосфера молодой застенчивости и неловкости сразу уступила место простоте, непринуждённости и искреннему веселью. Смеялись, шутили, танцевали, играли в забавную игру, очевидно, вывезенную мисс Френч из английского пансиона. Катя поразила всех мастерской игрой на рояле, пробудив в душе не отходившего от неё Сандро не свойственную его воинственной натуре лирику... лирику музыки, лирику первого чувства.

Волна разочарования пронизала развеселившуюся молодежь, когда Максимилиан Френч объявил, что тройки поданы и кадетам пора возвращаться в корпус. Катя поехала провожать новых друзей и как-то случайно оказалась рядом с Сандро. Быстрый бег коней, мчавших санки, близость Сандро, охватили всё существо Кати каким-то непонятным счастьем, от которого улыбались губы, а в груди учащённо билось сердце.

Промелькнуло Рождество с пышным балом в корпусе, со смеющейся молодым смехом ёлкой у Френч незаметно подкралась игривая масленица с блинами...

Удар первого великопостного колокола оборвал для Кати и Сандро непрерывную цепь встреч, слов, желаний, волнений, оборвав какую-то красивую недосказанную сказку...

Пришла весна и вернулась сказка... Катя любила сидеть у обрыва, когда наступали розоватые сумерки, и слушать длинные рассказы Сандро о далёком седом Кавказе, о воинственных и храбрых горских племенах, их обычаях, красочном наряде, оружии, о горных тропах, по которым на взмыленных конях несутся отважные джигиты, каждую секунду рискуя принять смерть в зияющей пропасти горного ущелья, где, извиваясь зигзагами, как серебряная змея, несётся горная речка.

Как-то весенним поздним вечером у того же обрыва, без лишних уверений и слов, сказка была досказана. Сандро нежно привлёк к себе маленькую, хрупкую Катю и, смотря в её горящие блеском глаза, тихо спросил: – Хочешь навсегда быть моей?

В знак молчаливого согласия Катя трепетно прильнула к его груди. Синяя ночь блёстками загоревшихся звёзд благословила сказку новой жизни Кати и Сандро.

Через месяц Сандро окончил корпус и вышел в Николаевское кавалерийское училище с тем, чтобы через два года вступить в личный конвой Его Величества и, по примеру предков, отдать свою жизнь престолу и Отечеству. Перед отъездом на Кавказ Сандро пришёл проститься с Катей. Тёплое расставание у обрыва не носило оттенка печали. Было решено, что перед поступлением в военное училище Сандро приедет в Симбирск и две недели будет гостем в доме Френч...

Катя отказала матери в обычной летней поездке в Крым, в Алупку, где Френчи имели свою дачу, и решила провести знойное лето на Волге. Она хотела остаться одна и разобраться в волнующих её мыслях будущей жизни и счастья.

В последнем письме Сандро сообщал, что приедет в самом начале августа, и прислал ей свою карточку.

– Сандро!.. милый... ты уже приехал, – в волнении шептала взволнованная Катя, не могущая оторвать радостных глаз от суровой чёрной дали кавказских гор, на фоне которых на сухом кабардинце чётко вырисовывалась фигура Сандро в белой черкеске с заломленной на затылок маленькой папахой. Переполненная счастьем скорой встречи с Сандро, Катя занялась приготовлением его комнаты.

Она могла бы доверить это многочисленной прислуге, но почему-то на этот раз ей хотелось сделать всё самой, хотелось, чтобы каждая занавеска, картина, вазочка, лампа дышали бы её заботой, излучали бы её счастье.

Ночь на 1-е августа Катя провела беспокойно, часто просыпалась, всматривалась в темень ночи, прислушивалась к шелесту листьев... Ей казалось, что Сандро уже совсем близко, и каждый случайный шорох за окном она принимала за его шаги. И как только засветлел восток, она в халатике выбежала в сад и торопливо стала срывать с большого куста тёмно-пунцовые, впадающие в черноту, розы, на лепестках которых блестящими капельками сверкали слёзы росы.

Опустив пылающее лицо в сорванную охапку цветов, она радостно вбежала в комнату Сандро, с любовью расставила цветы в вазы, и только тогда вернулась на веранду, где с утренним завтраком её ждала мать, несколько дней тому назад вернувшаяся из Крыма. Три первых дня августа прошли для Кати в томительных и бесплодных ожиданиях. Она заметно нервничала и в мыслях своих сердилась на Сандро за то, что он точно не сообщил дня своего приезда, но чувство сразу находило ему извинение и, улыбаясь своим мыслям, Катя соглашалась, что и 4-е, и 5-е, и 6-е – тоже начало августа...

Френчи только что кончили ужинать и, наслаждаясь тёплым августовским вечером, пили чай на открытой веранде... Поздоровевшая, загоревшая на южном солнце мама с увлечением рассказывала о несравнимых красотах Крыма, сказочной прелести южных ночей, водяной лазури сливающегося с горизонтом моря... В соседней с верандой комнате послышались чьи-то незнакомые быстрые шаги. Катя встрепенулась... Сандро, мелькнуло в мыслях... Беспокойный от безотчётной радости взгляд скользнул по двери, в чёрном просвете которой показался полковник Руссэт. Радушные хозяева радостно встретили нежданного гостя, усадили за стол.

– Совсем забыли нас, деревенских жителей, – с улыбкой сказал Максимилиан Френч, передавая гостю стакан крепкого чаю.

– Я только что вернулась из Крыма и рассказывала своим об этом необыкновенном уголке русской земли... А что нового в Симбирске? – спросила хозяйка.

– В Симбирске ничего... а новость есть... печальная новость... упавшим голосом проговорил полковник Руссэт, виновато скользнув участливым взглядом по Кате. Он остановился...

– Продолжайте, – взволнованным шепотом сказала Катя, предчувствуя что-то недоброе... Руссэт молчал...

– Продолжайте, — пренебрегая тактом, властно настаивала Катя.

– Родители Сандро известили меня письмом, что 22-го июля, накануне отъезда в Симбирск, в ущелье Сангалуг, сорвавшись с обрыва вместе с лошадью, погиб Сандро...

Ужас услышанной правды вызвал реакцию могильной тишины, нарушить которую по праву могла только Катя. Она безжизненно опустила голову, как бы стараясь скрыть от присутствующих искажённое страданием лицо, руки соскользнули со стола... Страшная борьба двух половин охватила всё её существо. Русская, воспринятая с молоком матери, повелевала дать волю неутешным слезам, ирландская, – к холодному восприятию тяжёлого, но не последнего удара жизни... Ирландское начало победило... Через минуту Катя подняла голову и, смотря на отца, процедила сквозь стиснутые зубы:

– Отец, я пойду в свою комнату...

Все поникли головой. Мёртвую тишину нарушила далёкая трель соловья и медленные шаги Кати... Ушла солгавшая сказка... ушла жизнь...

Предание говорит, что мисс Френч с необыкновенной стойкостью несла крест жестокого и незаслуженного горя, и только ночами, одинокая, опустошённая, она уходила к обрыву, силясь отдать неутешную печаль: тёмной августовской ночи, робкому шёпоту леса, далёкому рыбачьему костру... Через пять дней Катя дала обет безбрачья.

Через неделю Катя уехала в Париж... Молодость потянуло к молодости и для совершенствования во французском языке она поступила в Сорбонну. Она быстро вошла в круг разноплеменной, весёлой молодёжи, с некоторыми быстро сдружилась, слушала лекции, а в полдень мчалась с друзьями в вагоне подземной дороги, куда-то за площадь Конкорд, в маленький студенческий ресторанчик, или съедала свой завтрак на скамейке Люксембургского сада под статуей французской королевы. Через год она ненадолго приехала в Киндяковку, повидать родителей, но обуреваемая ненасытной жаждой знаний, снова уехала во Францию.

В 30 лет мисс Френч потеряла родителей и вернулась на постоянное жительство в Киндяковку. После шумного Парижа, Киндяковка показалась ей тихой монашеской кельей. Бунтующей, кипучей натуре мисс Френч скоро наскучило жить с умершими тенями прошлого, и она переехала в город. На Покровской улице она купила Ермоловский особняк и весь его переделала в западно-европейском вкусе. По примеру деда и бабушки, матери и отца, дом Екатерины Максимилиановны Френч был всегда открыт для писателей, учёных, поэтов, музыкантов, художников и артистов. Из этого дома рекой доброты текла благотворительность... Один раз в году, обязательно на Пасху, мисс Френч давала пышный бал для кадетов выпускного класса и местных гимназисток.

Георгий Ишевский

P.S. Георгий Ишевский, автор книги «Честь», очередную главу из которой публикует наш журнал, похоронен в Сан-Франциско на Сербском кладбище, где покоится прах эмигрировавших в США российских кадетов. Разными путями и в разное время попали они за океан, но жили Россией, всеми своими мыслями были с родиной, молились за неё. У входа на кладбище стоит обелиск, на правой стороне которого воинские знаки отличия, а на левой стороне эпитафия: «Вечная память. Упокой, господи, души раб твоих – убиенных и усопших кадет российских кадетских корпусов. Мечтой о ней согреты в изгнании, здесь почили плечом к плечу кадеты. Стояли на страже – веры, чести и традиций, во имя доблести, добра и красоты – Заветы августейшего отца и любимого поэта исполняли России вечные сыны».