12 июля 2007 года исполняется 100 лет со дня рождения заслуженного художника РСФСР В.В. Киселёва. Друг и ученик Аркадия Пластова, Виктор Киселёв запечатлел на своих многочисленных полотнах счастливые мгновенья уходящей эпохи.

Только кисть!

Лето в разгаре. Пыльная дорога ведёт в Комаровку Майнского района. Наша съёмочная группа загодя арендовала для работы домишко рядом с родным домом Виктора Васильевича Киселёва. Пока драим полы, в дверном проёме то и дело высвечиваются детские мордашки. Праздник новизны вдохновляет их на подвиги, и вскоре у нас на кухне появляется молодая картошка. Деревенский обед восстанавливает силы, и мы отправляемся на съёмки.

Привольно и лениво раскинулась в низине Комаровка. Подперев бочком меловую гору, обняла руками-улочками небольшую чистую речушку, сверкающую на солнце родниковой водой и разноцветными донными камешками. Натопавшись с тяжёлой аппаратурой по белозубым холмам и ковыльной шири, обессиленные и оголодавшие, мы с оператором Маратом Мягдиевым держим курс на Комаровку, но вновь и вновь хватаемся за видеокамеру.

Вечером, просматривая материал, радуемся, как дети. На следующий день в мастерской художника мы узнаём на живописных полотнах окрестности Комаровки, но убеждаемся, что наша техника не уловила всего многоголосия и разноцветья природы. Почему же кисть художника передаёт и дыхание ветра, и тонкий аромат трав, и даже трескотню кузнечиков на фоне терпеливого молчания природы, уставшей от несносной жары, а кадр как будто мёртв? Приходит открытие: кисть этого художника одухотворена божественным откровением. И не только кисть: слог-то у Виктора Васильевича тоже животворный! Какое письмо ни раскроешь – поэтическая картина: «Позавчера выставил пчёл, а сегодня часов в десять вышел посмотреть, как они летают. Сел на стоявшую тут тележку, наблюдаю, спину солнышко калит, закрыл глаза, а в воздухе гуд пчелиный – настоящий, весенний, и нос тебе раздражает ласковый, чуть прохладный воздух, который тянется от лежащего ещё вдоль плетня снега. Где-то рядом жеребёнку подражает скворец. Жаворонки заливаются не одиночно, а сплошным звоном... И представилось лето, весна, нет, что-то ещё больше, что-то самое главное – радость, самая чистая, большая» (из письма Пластовым).

От всего, к чему прикасаешься в мастерской, захватывает дух. Вот фронтовые дневники, а это – рукописи воспоминаний о дореволюционном детстве. «Свитки» картин без рамок – они никогда не выставлялись. Какая полнота жизни, понимание Красоты, Вечности, чистой Любви!

Семья талантов

Вечером за чаем слушаем воспоминания дочерей художника Тамары и Натальи. Здесь же присутствуют муж Натальи Викторовны Владислав Васильевич Корчев и их дочь Вера, талантливые, неординарные музыканты.

В семье старших Киселёвых все любили петь. Наверное, не случайно и Наташа вышла замуж за музыканта: пела с детства, но, стесняясь взрослых, убегала на гору и там, на вольном просторе, отводила душу. Виктор Васильевич бесконечно мог слушать Козловского и Лемешева, оперные арии и классическую музыку. В Москве он частенько посещал театр. Привозил из столицы грампластинки и знакомил близких с музыкальными шедеврами. Наталья вспоминает, как отец писал «Комсомолку Любу»: – Сеансы длились долго, Люба терпеливо позировала. Однажды я спросила её, о чём они разговаривают с отцом, и она призналась, что он включает ей пластинки с классикой и говорит: «Слушай, Люба, и учись».

Что уж говорить о художественных способностях! Талант к рисованию передался Виктору как по материнской, так и по отцовской линии. Прекрасно рисовал дядя Дмитрий, брат матери, ещё более искусным художником был двоюродный брат по отцовской родне – Иван Киселёв. Художественным талантом наделил Виктор Васильевич и своих дочерей, только они не пошли по пути отца – видели, какой это каторжный труд. Да ещё жалели натурщиков.

– В детстве, – рассказывает Наталья Викторовна, – так хотелось побегать на воле! А отец зовёт в мастерскую, позировать – какой это ад для подвижного ребёнка! Бывало, и прятались в огороде… Много лет спустя, когда папа уже болел, я приезжала в Комаровку и так ждала, чтобы он позвал меня в мастерскую – теперь-то я готова была сидеть с ним часами, да сил у него на это уже не было...

В располагающей для откровенной беседы домашней обстановке выпытываю, правда ли, что отец художника был человеком жёстким и увлечению сына препятствовал.  И слышу протест домочадцев:

– Почему ж тогда Аркадий Александрович Пластов «дедяню» любил? Было за что! Эх, как он петь любил и песен знал множество, говорил часто: «Кабы знать, что на том свете тоже поют, так я б хоть сейчас ушёл».

В семье уважали деда. Нелёгкая ему выпала доля. У Василия Осиповича и Прасковьи Петровны родилось в браке 12 детей. Не все дожили до совершеннолетия. Когда в 1914 году глава семьи уходил на фронт, в доме стояли два детских гробика, а на руках жены оставался грудной ребёнок. Василия отправили на Дальний Восток. Вернувшись в родные края, Василий Осипович со свойственной ему энергией взялся за работу. С братом Петром он держал мельницу. Односельчане предпочитали молоть у Василия и, собираясь на мельницу, непременно спрашивали: «Кто нынче работает?»

После революции жизнь по-прежнему была нелёгкой. Масло, яйца относили на пай. Часто пай был неподъёмным. В таких случаях, чтобы сдать продукты, их следовало купить. Трудиться приходилось очень много. На кого было рассчитывать Василию Осиповичу, как не на сыновей! Не разделяя увлечения Виктора живописью, он, однако, сам пошёл в Прислониху договариваться с молодым художником об условиях учёбы. Вскоре и отец, и сын оказались под влиянием незаурядной личности Аркадия Пластова и почувствовали к нему симпатию, которая переросла в крепкую дружбу. По большим праздникам (традиционно – на Троицу) большая и дружная семья Киселёвых во главе с «дедяней» гостеприимно принимала у себя Пластовых.

Друзья

Утром берём камеру и снимаем судьбоносную тропу, по которой подросток Виктор Киселёв шёл в Прислониху. Комаровский босоногий мальчишка, увязавшийся за нами с первого дня съёмок, с удовольствием позирует со спины, перебросив через плечо старенький вещмешок. Уходит за горизонт, оставляя титры: «Год 1924…» Вечером на большом квадратном столе Киселёвых разложены старые фотографии… Начало 30-х годов. На пожелтевшем фото – подворье Киселёвых в Комаровке.

Прасковья Петровна и Василий Осипович Киселёвы, Виктор с Верой (ещё молодожёны) встречают гостей – Аркадия Александровича и его супругу Наталью Алексеевну.

– Не могли они долго друг без друга, – поясняют дочери Киселёва. Наталья Викторовна смущённо добавляет: – Жаль, в детстве мы не придавали значения их беседам  – сколько важного пропустили! Мы ведь Пластовых за родню принимали. Супруга-то Аркадия Александровича, Наталья Алексеевна, – крёстная Тамарина.

Прежде чем жениться, Виктор Васильевич нашёл повод показать невесту Пластову. Аркадий одобрил. В феврале 1930 года Вера Ивановна и Виктор Васильевич тайно, ночью, обвенчались в церкви Сергия Радонежского – её стены без купола мы запечатлели на плёнку.

На ранних московских фото Киселёв и Пластов – веселы и беззаботны. Но какой напряжённый труд, какие лишения скрыты за молодыми улыбками – время-то непростое. На Немчиновке, где они снимали квартиру, краски мгновенно стыли, руки опухали. Керосин вывозить из Москвы запрещалось: в пригородных поездах по вагонам ходили милиционеры и досматривали кладь. Друзья закупоривали керосин хлебным мякишем, чтобы перебить запах, и ставили бутылку в вагоне подальше от себя.

На некоторых фото запечатлены студенческие друзья. Кого-то давно нет в живых, имена стёрты. Тамара, старшая дочь, помнит лишь Дмитрия Розанова. На фотографии он вместе с Киселёвым и Пластовым. В 30-е годы Дмитрий часто наезжал в Комаровку – здесь он влюбился в местную девушку. Потом ушёл на фронт и попал в плен...

– Перед войной начались аресты, – рассказывает Тамара, – комнаты в общежитии быстро пустели. Вот и сосед по койке оставил перину – мол, пользуйся, Виктор, а он: «Скоро до меня очередь дойдёт». Отец признался позже: если бы это случилось, то не пережил бы позора. А тут – война – конец страхам, на фронт! Мобилизованных отправили на обучение в Винновку, и мы с мамой туда поехали. В вагоне было много беспризорных, и мы набрались от них вшей. Папин вид нас расстроил: по его рукам пошла экзема.

Узнав, что Виктор идёт солдатом на передовую, Аркадий Александрович был очень обеспокоен. Он понимал, что может потерять близкого человека, но искусство-то потеряет больше! Виктор терял наработанное мастерство, к тому же страдал морально: художник не может не работать! И Пластов не переставал ходатайствовать о переводе Киселёва в Студию им. М.В. Грекова. Ходатайство было удовлетворено. Так, во многом благодаря стараниям друга, Виктора – единственного из четверых сыновей Прасковьи Петровны – пуля-дура обошла стороной.

…Разговор за киселёвским столом вновь оживляется, когда в наших руках оказываются более поздние фотографии – эти события дочери художника помнят хорошо.

– Ой, а как они хохмили с Аркадием Александровичем! Любили подшутить друг над другом. Любимая шутка отца: переклеит на старую газету свежую дату и подсунет Пластову. Тот берёт, ничего не подозревая. «Так, что у нас в мире делается? – начинает читать. – Ох, опять эти империалисты проклятые… Так, так… А погода? Что такое? Какой мороз – лето на дворе!» Смех, радость – шутка удалась! Как ни скучали друзья друг без друга, но в гостях Пластов засиживаться не любил – спешил домой, работать. Он часто повторял: «Я не доволен, что Бог мало отвёл жизни: побольше хочется работать».

Среди прочих документов находим записочку. Рука А.А. Пластова: «Вас не застали, но Наташа с Женей угостили нас очень вкусно».

– Мама с папой на сенокосе были, а мы одни дома, – поясняет Наташа, – и вдруг приехали Пластовы. Я предложила молочка холодненького, из погреба. Аркадий Александрович выпил, причмокнул, похвалил – и записочку написал. Родители потом очень удивились: «Чем же таким вкусным ты могла угостить Пластовых?»

Когда Аркадия Александровича не стало, Виктор Васильевич с ещё большей жаждой и тоской ждал приезда его сына Николая, хотя после его визитов и трогательной заботы чувство утраты ещё более обострялось.

– В году 81-м Николай Аркадьевич приехал не один, – вспоминает Тамара Викторовна, – а с каким-то учёным – они ехали из Языкова. Гость беседовал с папой, рассматривал картины. Через несколько лет, когда папы уже не было в живых, я спросила Николая, кого он тогда привозил к нам в гости. И он так запросто ответил: «Да это Лихачёв! Мой замечательный друг по Петербургу!» Я так и села.

Устами народа глаголет…

Из окон с резными ставнями на нас глядят старики и старушки. Их светлые лица – как иконописные лики святых. Возвращаемся после съёмок окрестностей обратно по деревне – старички перекочевали на завалинку – поближе рассмотреть приезжих с видеокамерой. Повторно киваем «здрасьте», «здрасьте», останавливаемся, записываем.

– Вера Ивановна мягкая, добрая была. Злые языки, бывало, треплют, мол, ты, Верка, здеся, а мужик – со столичными бабами что ль? Она слушает и молчит. А родители в их жисть не вмешивались – второго мужа не быват! – А что, Виктор Васильевич мог себе что-то позволить?

– Да что ты! Ни-ни, только о семье и думал…

К тому, о чём судачат на улице, в семье Киселёвых относятся с улыбкой: в деревне так принято. Но много лет назад, подстрекаемая соседями, Вера не выдержала, взяла четырёхлетнюю Тамару и поехала к мужу в Москву. В то время (1935 г.) Киселёв и Пластов снимали вместе квартиру в Немчиновке. Пластов ушёл на другую квартиру. Виктор по ночам работал в пекарне, а днём учился. Вера устроилась поварихой в Клину, позже – швеёй на фабрике. И всё равно денег даже на еду не хватало. Тамару сдавали на пятидневку. Виделись супруги только по выходным. Однажды Вера пошла в ТУРСИБ и сдала золотую серёжку, на неё получила сахар и крупу. Не знала она, что без неё схоронят в Комаровке отца. Вскоре Вера не выдержала: «Пора домой. Не дело так жить». Вернулась в Комаровку и с той поры мужу всегда доверяла.

«Хождение в народ» закончилось разговором на завалинке о земляке Киселёве, и мы получили на него исчерпывающую характеристику:

– Отличный был мужик. Добрый, никому не отказывал – на любую просьбу откликался…

А просьб в те годы у земляков было немало: любая необходимая в хозяйстве вещь – дефицит! Когда Киселёв возвращался из Москвы, брат Володя встречал его на станции с подводой. Всю её загружали привезёнными заказами. Тут и фуфайки, и шапки, калоши, продукты, ползунки – и на всё чек для отчёта.

– А себе папа за всю жизнь так ничего и не купил, – подытожила Тамара.

Перед отъездом из Комаровки едем к председателю колхоза с вопросом, почему построенный специально под музей В.В. Киселёва дом отошёл случайным людям, но вразумительного ответа не слышим. Через несколько лет дом этот и вовсе сгорит, и надежды на музей уйдут вместе с горьким дымом.

Ольга Шейпак