24 июня исполняется 160 лет со дня рождения Владимира Николаевича Поливанова (1848–1915), общественного деятеля, учёного, коллекционера, основателя Симбирской губернской учёной архивной комиссии, председателем которой он был со дня основания и до своей смерти. Влиятельный помещик, Владимир Николаевич возглавлял симбирское Дворянское собрание с 1898 по 1915 год, был членом Государственного Совета по выборам от Симбирского земства. Невозможно переоценить вклад В.Н. Поливанова в дело изучения прошлого нашего края. Поражают энергия, размах и разносторонность интересов этого человека. Благодаря ему до наших дней дошли исторические раритеты, которые легли в основу фондов областного краеведческого музея, Дворца книги и государственного архива Ульяновской области. По его инициативе город украсился Домом-памятником И.А. Гончарову. Из-под пера Поливанова вышли ценные книги: «Майнское городище в Спасском уезде», «Муранский могильник», «Наставление к ручной выделке черепичных крыш», «Археологическая карта Симбирской губернии», «Материалы к истории Симбирского Дворянства 1781–1909» и другие. Юбилею В.Н. Поливанова посвящается этот рассказ.

Дорога из Акшуата в Симбирск показалась Поливанову как никогда лёгкой. Морозное солнце бодрило и обещало успех делу, ради которого он мчался в губернский город. Близилось Рождество, нужно было успеть заглянуть в мужскую классическую гимназию –перед праздниками карсунского благодетеля ждали там с особым нетерпением. Вот уже 10 лет состоятельный помещик с присущей ему ответственностью выполнял обязанности почётного попечителя гимназии, жертвовал большие средства, выписывал журналы, помогал Братству преподобного Сергия при гимназической церкви. Однако первый визит, как всегда, – к губернатору.

Не дожидаясь доклада, Поливанов входит в залу, где Акинфов осматривает только что привезённую ёлку. При виде именитого гостя губернатор распахивает объятья: «Владимир Николаевич, дорогой, с приездом!». Берёт тёзку под руку и ведёт в кабинет:

– Рюмочку с дороги?

– Никак нет, день, сами знаете, непростой…

– Полноте, Вам ли волноваться! –

Акинфов наклонил голову к уху собеседника. – Нынешнее заседание – формальность и только. С Вашим-то авторитетом! Их Императорское Величество буквально осыпали Вас дождём наград после празднования коронования. Вступите в должность предводителя дворянства, а там, глядишь, через год-два и в действительные статские советники пожалованы будете.

– Это как Богу угодно будет, а успехи – исключительно Ваша заслуга, господин губернатор! Прежде все добрые начинания хоронились заживо, любое моё предложение ничего, кроме ярости, у Вашего предшественника господина Теренина не вызывало.

– То была ревность Михайла Николаевича, – усмехнулся Акинфов.

– Ревность? А как же служение? Не понимаю, никогда не пойму!

– Забудем, друг мой, ушедшие невзгоды и будем служить вместе. Нам предстоит немало поработать, впереди – 250-летие Симбирска. Впервые день рождения города отмечать будем, надобно всё хорошенько продумать. С Богом, Владимир Николаевич! Встретимся в Присутствии.

* * *

В тот декабрьский день уходящего 1897 года губернское Дворянское собрание избрало Поливанова своим Предводителем. 22 мая 1898 года император утвердил его в этой должности. По «Высочайшей милости» Владимир Николаевич был приглашён в июне в Александрию, где на тот момент находилась императорская семья.

Обратная дорога затянулась. Из-за июльского пекла пришлось делать много лишних остановок. Казалось, дорожной тряске и пыли не будет конца. «Не столь давно я лишь мечтал о милостивом внимании государя императора, – рассуждал в полудрёме, разморённый жарой, Поливанов, – а нынче принимаю это как должное. Как долго я к этому шёл...».

И вспомнилась другая дорога – вьюжная, зимняя, бесконечно длинная – в конце 1874 года. В коляску проникал северный ветер, мокрый, колючий снег заметал санный путь. После похорон отца Владимир возвращался в Петербург с намерением подать прошение об отставке. Тогда он впервые всерьёз задумался о своём назначении. Неласковая вьюга была сродни настроению: перед глазами стояла тёмная зала и гроб, в котором торжественно покоилось тело Николая Ивановича. Вояка улан, приятель стихотворца Лермонтова, отец в молодости всласть погулял, пока не попал в ежовые рукавицы матушки, боялся её, как огня, но стоило ему оторваться от дома, и он тут же забывал о супружеских обязанностях.

В течение нескольких недель, проведённых дома, Владимир подробно осмотрел семейную коллекцию художественных ценностей, а потом сел за альбомы с отцовскими акварелями и – ахнул! «Каков талант, и вкус отменный, зря матушка Людмила Александровна называла отца негодяем и бездельником – это она из ревности. Среди мелкотравчатого уездного дворянства он один был в чине статского советника (впрочем, ещё Дмитрий Петрович Ознобишин). А деды-то каковы! Оба отличились в Отечественную войну 1812 года. Есть, кем гордиться единственному наследнику рода».

Так рассуждал Владимир, думая о сохранении родового гнезда. Карьера его складывалась успешно: в 1874 году он был пожалован в придворное звание камер-юнкера Двора Его Императорского Величества. Однако решение посвятить себя земской и общественной деятельности уже созрело... К тому же мать, схоронив супруга, сильно сдала, и, несмотря на властный свой характер, сама предложила единственному наследнику заняться вопросами управления имением. Возможно, ей просто хотелось больше видеться с сыном…

* * *

Оставались считанные месяцы до празднования 250-летия основания Симбирска. Сотни неотложных дел требовали срочного присутствия Предводителя в губернском городе, однако Поливанов сидел в Акшуате.

Перечитав на днях свои «Записки о Муранском могильнике», он начал писать «Путевые заметки по археологии и истории Симбирского Присурья», а также сделал первые наброски «Археологической карты губернии».

Май пришёл с солнцем – торжественным открытием окон «впустили весну» в господский дом. Уже несколько раз звонил колокольчик к обеду, но хозяин, севший за письменный стол ранним утром, продолжал торопливо писать. На сей раз он отменил традиционную утреннюю прогулку по саду, где с полсотни крестьян работали под присмотром садовников.

После обеда Владимир Николаевич направился в библиотеку. Проходя через картинную комнату, остановился у стены с живописью Худякова: взгляд упал на беспечно-весёлый «Карнавал в Риме». «Эх, нет в живых Василия Григорьевича! – вздохнул с сожалением. – Потомки непременно вспомнят Поливановых уже за одно то, что с нашего дворового Худякова вся Третьяковская коллекция пошла! Благо – дед Иван Петрович подписал ему вольную перед своей кончиной…».

Поливанов пересёк следующий обширный зал с колоннами, увешанный гравюрами и портретами, и оказался в библиотеке, где за рабочим столом дожидался его секретарь, подготовивший выписки из свежего «Вестника искусств». Около часа Владимир Николаевич задержался в библиотеке, ознакомился с новинками, спешно распорядился внести в каталог отмеченные статьи и заторопился в парк.

Из парадного подъезда он спустился к Сызранке, пересёк мостик и с наслаждением вдохнул дивный запах клейких почек: что может быть слаще вкуса майского леса!

Утренние садоводческие работы приостановлены – парк опустел, лишь неутомимое послеобеденное солнце радостно играет в лепестках первоцветов. Кедровая аллея сменяет туевую, далее помещик любуется лапами редких елей, несколько раз пересекает пруды, наконец, сквозь лапник проглядывает свет, и открывается поляна, на которой высится похожий на античный храм белокаменный Акшуатский музей, окружённый со всех сторон колоннадой. Владимир Николаевич гордится, что музей доступен для просмотра всем желающимПоливанов в задумчивости остановился в первом зале: предметы из Муранского могильника навели на неожиданное решение: «А ведь раскопки надо продолжать… И безотлагательно начинать копать в Ундорах, версты на две выше ундоровской пристани, где видны остатки земляных окопов».

Погода располагала к прогулке. Почему бы не навестить оранжереи с апельсиновыми деревьями? Любуясь по пути празднично цветущим садом, подумал: «Будет, чем удивить земляков на садоводческой выставке… Когда-нибудь слава об акшуатском хозяйстве облетит всю страну!»

* * *

Празднование 250-летия Симбирска в 1898 году стало выдающимся событием в жизни города. Это был первый отмеченный «день рождения». Юбилей справлялся с лёгкой руки Мартынова, который обнародовал год основания Симбирска: 1648-й. Архивная комиссия во главе с Поливановым приступила к подготовке празднования. Днями торжеств назвали 3–5 октября 1898 года: ученики вернутся с каникул, а симбиряне – с дач и курортов. Издали красиво оформленную Программу торжественного заседания учёной архивной комиссии, посвящённого 250-летию основания города. Заседание 5 октября 1898 года открыл Поливанов. Он же был удостоен именного золотого жетона в честь 250-летия города.

А вскоре и предсказание Акинфова сбылось: 18 апреля 1899 года Николай II жаловал Поливанова званием камергера Высочайшего Двора, а 6 декабря Владимир Николаевич был «произведён за отличие в Действительные Статские Советники».

* * *

Осенью 1902 года губернатор Акинфов сдал свои полномочия. Симбирское дворянство в его честь устроило в сентябре пышный прощальный банкет, и Поливанов длинно и торжественно перечислил его многочисленные добрые дела. В ответном слове бывший начальник губернии признался, что счастлив был найти в Симбирске столько ревнителей местной старины, и склонил голову перед Предводителем – в глазах Владимира Николаевича проступили слёзы.

Заведующий музеем Александров шепнул сидящему рядом за банкетным столом члену архивной комиссии Мартынову:

– Волнуется Его Высокоблагородие Владимир Николаевич, кто придёт на место друга-тёзки.

– Как же не волноваться, Пётр Александрович? Возможно, новому начальнику губернии и дела не будет до архивов! – Мартынов явно разделял беспокойство Поливанова. –

Недалеко ушли те времена, когда ценнейшие документы продавали с торгов как простую бумагу: хочешь – пиши на обороте, хочешь – селёдку заворачивай! Мало кто понимает, что всё это должно сделаться достоянием науки.

– При таком командире, как Поливанов, нам, дорогой Павел Любимович, бояться нечего. Хотите от него визиточку на память? Соизвольте прочесть на обороте…

Мартынов стал читать, с каждой строчкой улыбка всё более растекалась по его лицу.

Кто возьмёт такую миссию,

Чтоб Сизифа труд нести,

Чтоб Архивную комиссию

Вперёд правильно вести:

В ней прогресса жажда явится,

Ей энергия нужна.

Между тем назад всё пятиться

В глубь веков она должна!

Председатель всеми силами

Её двинуть был бы рад,

Да всё возится с могилами

Или ищет древний клад.

* * *

Ранним утром 26 июня 1904 года Владимир Николаевич вместе с супругой Марией Николаевной выехал в Сызрань. Бойкая тройка орловских рысаков несла его, как по воздуху, на встречу с государем, а попутным ветром были восторженные монархические чувства. Накануне Поливанов известил по телеграфу всех предводителей уездного дворянства о проезде через Симбирскую губернию императора Николая и посему просил их прибыть в Сызрань вместе с супругами накануне предстоящей встречи «на своём поле».

В начале года, получив известие о начале войны с Японией, симбирские дворяне пожертвовали «на нужды военного флота» 40 000 рублей, вследствие чего Поливанов был «назначен членом комиссии по усилению военного флота на добровольные пожертвования». И вот теперь император Николай следовал на восток, к театру военных действий Русско-японской войны, и выразил желание встретиться с представителями симбирского дворянства.

28 июня в 18.30 императорский поезд подошёл к временной платформе. В сопровождении наследника Михаила Александровича и лиц свиты государь вышел из вагона и выслушал рапорт Симбирского губернатора Сергея Дмитриевича Ржевского. Поливанов, поднося хлеб-соль на резном, художественной работы, деревянном блюде, торжественно произнёс: – Ваше Императорское Величество! Верноподданное Ваше Симбирское дворянство в 1891 году здесь радостно встречало Вас как наследника престола... Как всегда, оно безгранично счастливо видеть своего государя и повергнуть к его стопам свои чувства беспредельной любви и преданности. Переживаемые нами тяжёлые испытания на Дальнем Востоке не поколеблют веры в силу и могущество Русской Державы… Верьте, Государь, неизменной нашей готовности всегда и везде стать на защиту достоинства России и её Венценосного Вождя от всякого посягательства внутреннего и внешнего. По русскому обычаю, соизвольте принять наш хлеб-соль».

Николай II был явно доволен речью Предводителя и признался, что рад вторичному посещению Симбирской губернии. Поливанов представил уездных предводителей и некоторых именитых дворян. Монарх успел посетить церковь Св. Апостолов Петра и Павла и встретиться с епископом Симбирским и Сызранским Гурием. Отъезжая, он ещё раз выразил губернскому Предводителю свою благодарность за сердечный прием.

При восторженном настроении народа и раскатах громогласного «ура», царский поезд отбыл по Самаро-Златоустовской железной дороге.

* * *

Весна 1906 года была затяжной и холодной, но в мае уже стало ясно, что будет засуха и неурожай. Пришедшая из Петербурга депеша, где говорилось, что Поливанов пожалован в Гофмейстеры Двора Его Императорского величества, не сняла уныния и тяжёлых предчувствий. Ещё недавно, в связи с аграрными беспорядками в губернии, Владимир Николаевич побывал в столице с жалобой на губернатора. Раздосадованный тем, что князь Яшвиль слишком мягок с бунтарями, он требовал от губернатора применить к ним крайние меры, вплоть до артиллерии, но получил отказ, и тогда, используя свои связи при дворе, Поливанов добился Высочайшей аудиенции. Николай II принял депутацию и обещал содействия.

В июне начались страшные пожары, они наполовину уничтожили города Сызрань и Алатырь, многие селения. Губернский предводитель предложил ходатайствовать перед правительством о выделении продовольственной помощи пострадавшим от неурожаев симбирянам. Для поездки в Петербург Собрание делегировало Поливанова и председателя губернской земской управы Белякова.

Встреча с председателем Совета Министров Столыпиным была назначена на 12 августа 1906 года. Однако произошло невероятное.

В назначенный час ходатаи прибыли на Аптекарский остров близ Петербурга. Как только они вошли в кабинет премьера, раздался оглушительный взрыв. Отброшенные взрывной волной, Поливанов и Беляков потеряли сознание. Первое, что увидел Владимир Николаевич, с трудом разомкнув глаза, – синее лицо Столыпина, лежавшего возле тумбы письменного стола. В этот момент в кабинет вбежал товарищ министра: «Где он, жив?». Ошеломлённый Поливанов не двигался с места. «Слава Богу, живой! – Гурко приподнял голову Петра Александровича. – Это чернила!». Опрокинутая чернильница разбилась о голову премьера, и он отделался лёгким сотрясением.

Взрыв совершили террористы. Все комнаты дачи были разгромлены, погибли 27 человек, сто человек получили ранения, в том числе сын и дочь Столыпина.

Весь обратный путь Беляков твердил Поливанову: «Это мы своим визитом спасли премьера от гибели!».

Позже, когда покушение повторится и Столыпин будет убит, Николай Фёдорович переиначит свою фразу: «Мы продлили его жизнь на пять лет…».

А в июле 1906 года князь Лев Владимирович Яшвиль, «согласно прошению», был уволен от должности симбирского губернатора.

* * *

Апрель 1915 года. Последняя весна, последняя дорога. Она будет короткой и лёгкой. Но не только потому, что теперь есть железная дорога, от которой Поливанов протянул ветку и недалеко от Акшуата построил станцию и целый посёлок вместе с постоялым двором. Просто для одних людей дороги когда-нибудь кончаются, для других – только начинаются.

Перед отъездом в Петроград Владимир Николаевич долго-долго гулял по парку. Неделю назад он вернулся из Симбирска, где полным ходом шли отделочные работы Дома-памятника И.А. Гончарову: стало быть, мечта о музее почти сбылась.

Снег до конца не растаял, но травка упорно пробивалась везде, где солнце обнажило землю. Тяжело дыша, хозяин едва преодолел высокие ступени парадного входа и присел в плетёное кресло. Встревоженный камердинер позвал Марию Николаевну. Та выбежала в наброшенной на плечи шали:

– Друг мой, Вам не здоровится? Прохладно, пройдёмте в дом.

Супруг безучастно последовал за ней. Таким она его ещё не видела. Где карсунский темперамент, где поливановская энергия и страсть? «Вам плохо?» – «Мне очень хорошо».

Мария Николаевна хотела проводить супруга до станции, но он резко отказал ей в этой просьбе. И вот она смотрит вслед... Когда-то родственники считали, что он ей не пара: она тоньше, душевнее, а он, мол, – тиран и деспот. Ей действительно досталось мало внимания и ласки – неутомимый Поливанов всегда был погружён в тысячу дел одновременно. И вот теперь она с волнением провожает коляску, ей кажется, что стоит ждать чего-то большого. Чего? Любви? Ждать и верить, верить и ждать...

Пути-дороги. Они бесконечны, если есть, куда стремиться. Неустанными поливановскими дорогами и поныне идут ревнители старины – неутомимые ульяновские краеведы.

Ольга Шейпак

(по материалам Антона Шабалкина)