Случаи массового голода в России возникали не раз. Но голод, случившийся в 1921 году в Поволжье, один из наиболее тяжёлых в обозримое историческое время, обернулся гибелью нескольких миллионов человек. В чём причины этого явления? Можно ли свести их только к погодным факторам мая и июня 1921 года, когда не выпало ни капли осадков на территории Среднего и Нижнего Поволжья? Можно ли было предотвратить катастрофу? Владимир Гуркин изучил симбирскую прессу того времени и обнаружил, что многие учёные предвидели надвигающуюся беду.

В мае 1918 года редактор журнала «Симбирский сельский хозяин», известный агроном и общественный деятель М.Ф. Одиноков, анализируя обстановку в сельском хозяйстве, писал: «Не получая во время войны новых сельскохозяйственных орудий и износив до последней степени старые, плохо ремонтируемые, крестьянство не могло уже вести той тщательной обработки полей, какая требовалась.

Призыв на войну самых лучших работников ещё больше понизил рабочий аппарат сельского хозяйства. Бесчисленные реквизиции и мобилизации отрывали часто население и рабочий скот в такое время, когда этого ни в коем случае нельзя было допускать.

Сельское хозяйство расшатывалось со всех сторон и то, что пытались сделать для его поддержания, казалось детскими попытками в сравнении с размерами надвигающегося бедствия».

Таким образом, накануне нового сельскохозяйственного года положение складывалось крайне тяжёлое. Плюс ко всему предстоял ещё и передел земли, отвлёкший внимание населения от посева на долгое время. Основное правило крестьянина «весенний день год кормит» было забыто.

Значительное число малосемейных крестьян-солдат за время войны лишились и скота, и инвентаря. Весьма опасным было и убеждение многих крестьян, что сеять много не стоит, ведь излишки хлеба всё равно отберут. Сюда же присоединился почти повсеместный недостаток в семенах, возникший частично из-за полного неурожая яровых предыдущего года, а отчасти потому, что семена были попросту съедены, скормлены или проданы по высокой цене.

Всё это привело к уменьшению количества зерновых хлебов, необходимых для существования государства, населения и скота.

«Произведённый наспех посев, по плохо обработанному полю, при всех благоприятных условиях не может дать вполне хорошего урожая», – пишется в издании.

Начавшаяся в 1918 году продразвёрстка лишь ухудшила ситуацию. Шестой Симбирский уездный рабоче-крестьянский съезд решил: «В целях успешной борьбы с продовольственным кризисом и возможным недосевом постановлено: 1) немедленно приступить к проверке хлеба, картофеля и семян во всём уезде; 2) реквизировать и раздать нуждающемуся населению все излишки, оставив до нового урожая (на 4 месяца) по 1 пуду на месяц на каждого едока как хлеба, так и картофеля. Реквизиционная цена установлена: рожь и овёс 10 рублей за пуд, картофель 2 рубля».

В начале 1918 года начали возвращать лошадей, реквизированных в ходе первой мировой войны для военных нужд. Однако лошади в хозяйства вернулись ненадолго. Вскоре их вновь забрали для Красной Армии.

С каждым годом происходило ухудшение положения крестьянства, которое хоть и получило земли помещичьих хозяйств и показательных хуторов, оказалось не в состоянии качественно обрабатывать и засевать эти площади.

К этому добавились и экстремальные погодные условия осени 1920-го – весны 1921 годов. Вот что об этом можно прочитать в отчёте Новоуренской опытной станции: «Симбирскую губернию в истекшем году посетила очередная беда – засуха, которая сгубила все надежды земледельца на урожай и сразу подорвала всё его благополучие, превратив из зажиточного землероба в голодающего бедняка, который не знает, как свести концы с концами, как сохранить своё хозяйство и протянуть скотину до весны.

В губернии получился полный неурожай. По данным П.Н. Соковнина подобный отмечался в Симбирской губернии в 1891-м и в 1906 годах.

Теперь, в истекшем году, губерния опять поражена полным неурожаем. Явления засухи в Симбирской губернии не представляют собою чего-то случайного, а носят характер периодически повторяющихся засух. Засухи с полным неурожаем повторяются приблизительно один раз в пятнадцать лет, а между этими периодами распределяются менее сильные засухи с недородами, которые повторяются более часто.

Истекший год, по своей засушливости превзошёл все засухи за последнее десятилетие».

Краткую характеристику ситуации 1921 года даёт статья Татьяны Табардановой в Ульяновской-Симбирской энциклопедии: «В городах, уездах, сёлах и деревнях губернии были созданы комиссии помощи голодающим. В январе 1922 года в губернии действовало 278 столовых и 898 питательных пунктов, было эвакуировано в урожайные губернии более 150 тыс. человек, в том числе 5 тысяч детей. Губерния получила для посевной 1264 тыс. пудов семян от крестьян Тверской, Новгородской и Псковской губерний.

Общее число жертв голода 1921 года составило более 20 миллионов человек. Заметную помощь в борьбе с голодом жителям края в 1922 году оказало Симбирское представительство Датского Красного Креста (так называемой «Нансеновской миссии»), которая действовала на территории губернии с июня по сентябрь 1922-го. Сам Ф. Нансен посещал ряд сёл Мелекесского уезда в декабре 1921 года».

Несмотря на прогнозы о возможном голоде, летом и осенью 1920 года из губернии активно вывозилось семенное зерно. Об этом свидетельствует заметка из губернской партийной газеты «Экономический путь»: «В Симбирской губернии в июле была определена потребность озимых семян в 1150 тыс. пуд. В то время, как враги наши, надрывая лёгкие, кричали, что где уж вам доставить столько к моменту сева, т.к. когда в течение года при лучших условиях транспорта из Симбирской губернии вывезли с трудом 1800 тыс. пуд. …нужно было заготовить и перебросить в голодные губернии в течение всего лишь 20 дней. В результате оказалось, что семенной план выполнен блестяще (1200 тыс. пудов). Для весеннего посева наркомпрод предполагает доставить в Симбирск 1 млн пудов яровых культур, для чего организуется распределительная база наркомпрода, в адрес которой уже доставлено 6 вагонов пшеницы. Картофельная кампания удалась ещё лучше. Для Симбирска получено в адрес голодающих из Пензы 220 вагонов. Из других губерний – 30 вагонов».

Естественно возникает вопрос, зачем нужно было вывозить из губернии 1800 пудов семенного зерна, даже с перевыполнением плана, тогда как через небольшой промежуток времени понадобилось срочно ввозить ещё большее количество зерна для весеннего посева? Насколько это было сложно сделать в той неразберихе, которая царила в центральных ведомствах и на железной дороге, можно судить по отчёту сотрудника Симбирского губернского управления земледелия М.П. Шишкова.

Уполномоченный Симбирского Губисполкома должен был принять семенную пшеницу для весеннего посева 1922 года в количестве 140 тысяч пудов. Из Симбирска для исполнения поручения он выехал 11 апреля 1922 года. Основным его заданием было отыскать где-то застрявшую семенную пшеницу.

В Москве в Отделе семенной ссуды он узнал, что для Симбирской губернии заграничных семян назначено: обыкновенного овса – 60 вагонов; семенного овса – 5 вагонов; ячменя – 24 вагона; гороху – 10 вагонов; пшеницы – 156 вагонов (140 000 пудов).

Больше месяца уполномоченный пытался выяснить, где же обещанные губернии вагоны. Цифры в справках различных ведомств никак не хотели совпадать. Шишков метался между Ямбургом, Гатчиной и Петроградом, а тем временем пшеница, предназначенная для Симбирской губернии, как сквозь пальцы, утекала по другим направлениям. Так при остановке эшелонов на станции Рузаевка распоряжением Управления Московско-Казанской железной дороги вагоны были переадресованы в Астрахань на адрес Главрыбы и так далее. В результате до Симбирской губернии дошли лишь 42 300 пудов пшеницы.

«В заключении должен сказать, – пишет в своём отчёте Шишков, – что командировка в Ямбург, по моему мнению, протекала совершенно бесцельно и без тени выгоды для государства. Точно в таком же положении оказались и уполномоченные других губерний и Республик, за исключением уполномоченных г. Самары, выехавших с мест тотчас по получении телеграмм Наркомзема. Но и последние при заготовительной конторе в Гатчине оказались не более как статисты, фиксировавшие прибытие грузов. Правда, некоторых людей использовали в виде охраны маршрутов, но это не являлось планомерной работой…

В данном случае виновником неправильной работы явился Наркомзем, не сумевший продумать вначале план продвижения этих грузов».

О том, как происходила весенняя посевная компания в 1922 году, можно представить из статьи заведующего Новоуренской опытной станцией Павла Подгорного: «…в деревне почти не осталось лошадей, а какие уцелели, так едва передвигают ноги. Да и пахарь сам бродит как тень, голодный, ослабевший. Жутко смотреть на поля, на скот, на людей. Крестьяне занялись обработкой и посевами на приусадебных клочках земли…

На опытной станции положение отчаянное. На 210 дес. Пахотной площади работает всего-навсего две тройки лошадей, едва-едва способных работать. Зимняя бескормица сильно сказалась на состоянии лошадей.

Крайний недостаток фуража лишил возможности подготовить их к весенней кампании. Из 18-ти лошадей до весны едва сохранилось 9, из них, быть может, работоспособных только 6. Несмотря на то, что почва быстро сохнет и необходимо торопиться с посевом, опытная станция до 25-го апреля совсем не приступала к посевам...

В это же время пришлось доставлять из Симбирска недостающие семена и фураж. Желание опытной станции с весны организовать особый агрономический участок при ней, с целью распространения результатов работ станции среди населения и вообще агрокультурной деятельности, к глубокому сожалению, не встретило сочувствия ни в губземуправлении, ни в уземуправлении, и мысль об организации его пока приходится отложить на неопределённое время…

А ведь Симбирская губерния – одна из хлебородных губерний! Ей ли не нужны сельскохозяйственные опытные учреждения? После длинного ряда лет серенькой жизни, после разрушительной войны Россия как будто начинает оправляться, закипает деятельность… А у нас в губернии как бы всё по-старому…»