Приближается время моего ухода в мир иной, и я считаю своим долгом оставить потомкам воспоминания о давно ушедших событиях, связанных с родным Симбирском и с историей нашей страны.

Мой отец, Николай Петров, родился в 1896 году в селе Теньковка Симбирской губернии в семье сельских учителей Петра Дмитриевича и Александры Петровны. Жили они в том же здании школы, в котором и преподавали.

Школа была построена по земскому проекту и представляла собой одноэтажное деревянное здание. Сквозной широкий коридор делил школу на две половины. В одной был большой класс, рассчитанный на 60 человек, в другой располагалась квартира учителя. Вот в этой школе Николай Петров жил, учился, а после ее окончания поступил в Симбирскую мужскую гимназию. Как сын учителей, он был освобожден от платы за обучение и проживал в интернате при гимназии, который находился в здании на углу улиц Советской и Ленина – напротив драмтеатра. Жили гимназисты вполне дружно.

Моему отцу запомнился день, когда убили симбирского губернатора. Случилось это году в 1906 или 1907, в период террористической вакханалии. В тот момент в гимназии шли занятия, поэтому все услышали взрыв бомбы, однако не придали этому значения, посчитав, что просто взрывают лед на Волге. Через короткий промежуток времени в класс вошел чем-то возбужденный инспектор, что-то сказал преподавателю, после чего объявил: «Господа гимназисты, занятий сегодня больше не будет, поэтому потихоньку одевайтесь и идите спокойно по домам».

Не успели они одеться, как уже кто-то сообщил, что убили губернатора, поэтому, выскочив из гимназии, дети помчались по улицам Симбирска с криком: «Убили губернатора! Убили губернатора!» и стали первыми вестниками этого злодейства. Ни от кого из старых жителей Симбирска отец не слышал ни одного слова с осуждением губернатора – ни его деятельности, ни его личности, просто «революционеры» встали на путь террора.

Окончив гимназию в 1912 году, отец поступил в Казанский университет на отделение, готовящее специалистов в области античного искусства. На отделении античного искусства обучалось всего 5 или 7 человек и, несмотря на это, лекции им читали академики. Об их нравственной культуре можно судить по таким, казалось бы, мелочам. Например, во время экзаменационной сессии, когда на экзамене обнаруживались слабые знания студента, эти маститые ученые расстраивались больше, чем сами студенты, и о переэкзаменовке сообщали приблизительно в такой форме: «Молодой человек, мне кажется, что вы не совсем разобрались по данному предмету. Может быть, вы соизволите более успешно ответить в следующий раз?»

Успел окончить только три курса и, хотя оставалось доучиться всего год, отпросился добровольцем на фронт. Шла война 1914-1918 года.

После призыва отца направили служить на Румынский фронт в артиллерийские части. За проявленное мужество он был награжден четырьмя Георгиевскими крестами – то есть стал полным Георгиевским кавалером. Именно поэтому в конце 1916 г. его направили на учебу в школу прапорщиков, расположенную в Петергофе. Это был последний выпуск училища, выпуск, в котором преобладали Георгиевские кавалеры.

После революции 1917 года они, в большинстве своем, остались верными присяге, данной Родине, и оказались в рядах белой армии, многие погибли, а оставшиеся в живых покинули Родину или были репрессированы в своей стране. Из воспоминаний отца о петергофском периоде мне особенно запомнилось его увлечение оперой. В то время в Мариинском театре пел Шаляпин и другие известные артисты.

После занятий в школе отец со своей компанией, человек шесть поклонников музыки, отправлялись в Петербург на спектакль, после завершения которого в 11 часов вечера сломя голову мчались на последний поезд и приезжали в Петергоф около часа ночи. До школы нужно было идти еще около трех километров. Добирались до казарм, съедали ужин, заботливо завернутый в шинели их товарищами, и ложились спать, а в 5 часов – подъем. Вскоре его друзья такой нагрузки не выдержали, и отец один, почти ежедневно, до окончания школы продолжал ездить на спектакли.

В февральскую революцию 1917 году ему приходилось ходить с патрулем в Петербурге, о чем он вспоминал с усмешкой.

Окончив школу в чине прапорщика, отец опять оказался на Румынском фронте, где его и застал развал армии. Во время этой смуты его выбрали в полковой комитет, и ему пришлось выводить с фронта большую группу однополчан. Немцы наступали настолько стремительно, что на одной из станций все-таки их захватили. Впрочем, вскоре всех отпустили, разоружив только солдат.

Домой в с. Теньковку отец добрался летом 1918 г. около двух часов ночи. Шел дождь, когда его мать услышала чей-то стук. Вышла и на вопрос «Кто там?» – услышала: «Я, мама». Открыла дверь, хотела его обнять, но Николай не разрешил: «Мама, осторожно, я весь во вшах». В сенях помылся, сменил одежду и только после этого вошел домой, а через две-три недели была объявлена мобилизация офицерского состава. Уехал Николай Петрович в Симбирск, где и был зачислен в армию Учредительного собрания.

Часть этой армии возглавлял полковник Каппель – благороднейший боевой офицер, который до последнего своего дыхания был предан Родине. Накануне взятия Симбирска красными большинство солдат из частей Каппеля дезертировали, так что город защищали в основном офицеры. Отец был в арьергарде, так что весь бой проходил на его глазах. По его словам, стреляли они немного около выемки в районе моторного завода и еще постреляли около Колючего садика, после чего поступил приказ отходить за Волгу.

Рассчитывали вернуться дня через три, а ушли навсегда. Отец со своей частью отступал до Новосибирска, где и закончил войну в качестве пленного. Он считал, что гражданская война не имела ничего общего с германской войной. В бои вступали редко, красные обошли белых – белые отступают, белые обошли красных – красные отступают.

Постепенно отступая, белые части дошли до Новосибирска. Офицеры, в основном прапорщики из бывших студентов, расположились в вагонах, прямо на железнодорожных путях. Народ образованный и молодой, много свободного времени, отсюда и постоянные разговоры. Взгляды высказывались самые разнообразные – кто за царя, кто за большевиков, а кто и за Учредительное собрание. И все это открыто, не таясь. Офицеры были почти все из Симбирска. Как-то в один из дней они услышали военные марши. В вагон вбежал кто-то из прапорщиков и крикнул: «Ребята, пошли, Аркашка парад принимает!»

Аркашка – бывший симбирский гимназист, который еще до войны ушел из гимназии и поступил в кадетский корпус. Перед началом войны он успел закончить военное образование и уже офицером попал на фронт германской войны. В войну он отличился, дослужился до звания подполковника, а в частях белой армии командовал корпусом уже в генеральском звании.

Вот этот генерал и принимал парад. Сам он стоял на небольшом возвышении, а мимо проходили части его корпуса под звуки военного оркестра. Встретил он своих земляков попросту: «Здорово, ребята!». На вопрос, зачем он затеял парад, ответил: «Да надоел весь этот бардак».

Рано утром около вокзала началась стрельба, чувствовалось, что идет бой. Потом по близлежащей дороге промчались повозки с солдатами. Вскоре стрельба стихла. Оказывается, Аркаша – командир корпуса – решил освободить Новосибирск от чехов и, в первую очередь, пытался захватить вокзал. Однако чехи подавили эту попытку. Командир корпуса был схвачен и расстрелян прямо около вокзала. Говорят, жители города впоследствии поставили нечто вроде памятника этому белому генералу, нашему земляку, за его попытку освободить Новосибирск от чехов. Фамилию этого генерала я не помню, а моего отца, знавшего его, уже давно нет в живых.

Приближались части Красной Армии. Как-то утром отец с товарищем шли в свой вагон. Из-за угла появился красный патруль, остановил их, чтобы выяснить, белые ли они офицеры. Распознать это было трудно, потому что звездочки на их погонах от грязи приобрели цвет далеко не белый. Получив положительный ответ, предложили пройти за угол, где во дворе двухэтажного дома собирали белогвардейцев. И пошли два белых офицера без всякого сопровождения в этот двор. Никто там никого не учитывал, не допрашивал. Через какое-то время прозвучала команда построиться в шеренгу. Появилась группа командного состава. Их командир шел вдоль строя и по одному ему понятным причинам указывал на некоторых офицеров, которых выводили из строя и без всякого суда и следствия немедленно расстреливали.

Вскоре оставшихся офицеров погрузили в вагоны и отправили в Омск. На счастье, конвоировали их венгры. Именно они не допустили зверской расправы над белогвардейцами, когда на одной из станций рядом с их эшелоном поставили эшелон с чоновцами (ЧОН – части особого назначения, в которые набирали наиболее ярых большевиков). Узнав, какой состав стоит на соседнем пути, эти оголтелые большевистские элементы попытались убить безоружных пленных.

По прибытии в Омск пленных офицеров разместили в здании гимназии. Если в начале и была какая-то охрана и питание, то через какое-то время охрану сняли, а потом и кухню убрали и предложили по возможности устраиваться жить у родных или знакомых. Те, кому некуда было уйти, остались в гимназии, провиант получали в ближайшей воинской части.

Позднее отец со своим другом устроился на частной квартире, а вскоре ему предложили заняться обучением красноармейцев, и он стал военнослужащим Красной Армии. Позже поступил в Омский ветеринарный институт.

Где-то в конце 1921 года или в начале 1922 после проверки в институте его сослали в с. Тотьма Вологодской губернии за то, что он служил в белой армии. В ссылке Николай Петрович работал ветеринарным фельдшером. В тридцатые годы и позже он как бывший белый офицер подвергался неоднократным репрессиям.

Последние годы жизни мои родители провели в Оренбурге, в маленькой бедно обставленной квартире. Они организовали детскую библиотеку, и 12 лет работали в ней на общественных началах.

Скончался отец в декабре 1974 года. Хоронили его в понедельник, в рабочий день, но несмотря на это проститься с ним пришло очень много народа. Тяжелая жизнь досталась ему, но он всегда был верен Родине и любил ее. У многих людей осталась о нем светлая память.

Борис Петров