Среди экспонатов Ульяновского музея И.А. Гончарова внимание многих посетителей привлекают две небольшие статуэтки из папье-маше. Одна из статуэток, отличаясь большим сходством и тонко схваченными комическими чертами, в дружески шаржированном виде изображала И.А. Гончарова «в рост, в зелёном сюртуке, на четырёхугольной подставке», а другая, без «ног и подставки», – известного литератора Фаддея Булгарина.

Обе статуэтки прислал Иван Александрович из Петербурга осенью 1849 года Михаилу Максимовичу Кирмалову, мужу своей сестры Анны Александровны. Зять поблагодарил писателя за подарок, но в ответном письме приложил деньги за него.

Иван Александрович 17 декабря подружески пожурил свояка за деньги и пообещал прислать новые статуэтки – писателей Нестора Кукольника и Владимира Соллогуба («а брюлловская не занимательна»). А затем разразился сатирической тирадой в адрес Фаддея: «Булгарина вышла другая статуэтка: старая свинья разворчалась за своё безобразие, как будто художник виноват, и начала блевать на него хулу из своего подлого болота – «Северной пчелы» – что-де все труды художника никуда не годятся, да и дорого их продаёт.

Художник переделал его, и он тотчас же начал толковать, что художник очень хороший и статуэтка продаётся как нельзя дешевле. Фу ты мерзавец такой!... Новая статуэтка его похожа на человека и довольно благовидна, оттого на Булгарина и не схожа. Прежняя, которая у тебя.., выражает его как нельзя более». И далее заключил, что в прежней карикатуре на Булгарина художник как нельзя лучше схватил его «редкое свойство – походить наружно и на человека, и вместе на свинью... Это одно из лучших его произведений; ты береги эту статуэтку, – предупреждал он, хотя прежняя ещё продаётся, но, может быть, Булгарин потребует, чтоб и форму сломали, тогда негде будет взять...».

Романист в письме не упомянул имени художника, но прекрасно знал, что им был Николай Александрович Степанов, воспитанник Благородного пансиона Московского университета (товарищ по учёбе поэта-симбирянина Д.П. Ознобишина), который в 1848 году вместе со своим шурином-композитором А.С. Даргомыжским издал «Музыкальный альбом с карикатурами». В том же году Степанов вместе с И. Панаевым и Н. Некрасовым подготовил «Иллюстрированный альманах» (приложение к «Современнику»), в который вошли его карикатуры на Булгарина и Кукольника, а также его сатирические стихи. Но, увы, альманах цензура запретила.

А вот создававшиеся Степановым с 1847 года шаржированные статуэтки деятелей литературы, журналистики и музыки получили широкое распространение. Наряду с дружескими шаржами (Глинка, Даргомыжский, Гончаров), Степанов создавал статуэтки обличительного характера: Булгарина и ему подобных дельцов. Небезынтересна технология изготовления статуэток. Николай Александрович лепил их из воска, формовщики его мастерской сначала отливали статуэтки из гипса, а потом изготавливали из папье-маше (иногда – из алебастра с примесью стеарина). Отлитые и очищенные статуэтки, высотой в 22 сантиметра, раскрашивались художником и сдавались для комиссионной торговли в магазин Беггрова на Невском проспекте: покупателю они обходились по два рубля за штуку.

Из воспоминаний Александра Николаевича Гончарова, племянника романиста, известно, что тот подарил свою статуэтку работы Степанова и своему старшему брату – Николаю Александровичу. «Наш хороший знакомый, Минаев (Дмитрий Иванович. – Ж. Т.), – вспоминал А.Н. Гончаров, – зайдя однажды к отцу, взял эту статуэтку и пририсовал Гончарову бороду.

В бытность свою в Симбирске, в 1862 году, Иван Александрович заметил проказу Минаева...».

Следует отметить, что Степанов создал и шаржированный рисунок для печати, на котором изобразил Гончарова-цензора и себя, автора-художника. Иван Александрович выглядит на этом рисунке несколько озабоченным, и, тем не менее, его окончательная реакция на представленный рисунок – положительная: «Да ведь это моя карикатура! Ну, батюшка, одолжили! А впрочем, печатать позволяется...».

Лояльное, даже можно сказать, дружественное его отношение прослеживается и по деловым запискам Гончарова к Степанову, в связи с представленным художником в конце 1856 года альбомом карикатур под названием «Наши». Иван Александрович как цензор утвердил заглавный лист альбома, но цензурный комитет воспротивился, ибо несколько лет назад издание под этим названием было не дозволено. В письме от 14 декабря Гончаров в деликатной форме посоветовал художнику придумать новое название: «Если же Вы непременно захотите удержать это название, – сочувственно заметил он, – то надо будет представить в Главное управление цензуры: Вы, вероятно, не захотите испытать замедление и охотно измените эту безделицу».

В первых числах 1857 года, познакомившись с присланными Степановым новыми листами карикатур, Иван Александрович сообщает ему, что польский скрипач и композитор Аполлинарий Контский, работавший в Петербурге, подал в цензурный комитет жалобу на него и на Степанова.

И призвал: «Будьте осторожнее: в нынешних листах сомнительны лица Кокорева (миллионера. – Ж. Т.) и Самойлова (артиста. – Ж. Т.), да ещё один товарищ очень похож на сенатора Кочубея... Поговаривают, что удочка русского человека тоже возбуждает толки».

Художник с благодарностью воспринял эти сообщения и советы. Так, высылая 22 марта 1857 года на просмотр три листа новых карикатур, он подчёркивает: «во всяком случае, предоставляю выбор – Вам». И получает доверительный ответ: «О Майкове (Аполлоне Николаевиче, поэте. – Ж. Т.) я прошу Вас подождать: я на днях спрошу его и знаю, что он согласится, а без спроса, пожалуй, обидится... Гедеонова (Александра Михайловича, главу дирекции императорских театров. – Ж. Т.) лицо, да и героиню тоже надо изменить: их все узнали».

Коснусь также сюжета, возможно, причастного к этой теме. В письме Ивана Александровича к своему приятелю-искусствоведу Н.П. Боткину от 23 февраля 1862 года меня заинтриговала шутливая фраза: «Дабы Вы меня впредь грамоткою не оставляли, посылаю Вам, государь, через того же лицедея (актёра Малого театра В.И. Живокини. – Ж. Т.) чернильницу, изображающую в аллегории кладезь мудрости...». Напрашивается вопрос: а не работа ли это Н.А. Степанова?

И второе: при просмотре литературоведческих сборников XIX века мне встретился снимок такой чернильницы, и, кто знает, может быть, это и есть тот «кладезь мудрости», подобный которому посылал Гончаров Боткину.

Жорес Трофимов