Ее грудной, сочный голос, как огромная птица, медленно наби­рая силу, поднимался из глуби души, ширился, крепчал, охваты­вал старомайнскую ширь лесов и полей, воздух, бесконечные дали, все наше бедное бытие, весь дух русский - со всеми по­мыслами, надеждами, любовью и покаянием. Не было сомнений, что этот голос принадлежит каждому из россиян вместе и отдельно голос народной артистки России Елены Сапоговой, уроженки села Бряндино Чердаклинского района Ульянов­ской области, приехавшей в родные места на Первый Краснореченский фестиваль. На этом празднике многие земляки услышали певицу впервые и, возможно, впервые по-настоящему оценили красоту и глубину русской народной песни, истоки духовнного богатства своей нации. «Русь оживи» - вот подлин­ный смысл выступлений и жизни Елены Андреевны Сапоговой, уникальной певицы-сказительни­цы с «душой долгой, широкой и мудрой, как сама песня». Она возвращает нас к самим себе, к невостребованному наследию прадедов: былинам и плачам, за-говорам и скоморошинам, леген­дам и песням.

Заволжское село Бряндино утону­ло в белых снегах. В избе многолюдно - окна запотели от песен и плясок, на стеклах текучие желтые пятна от керо­синовой лампы. Девичник. Старшая сестра выходит замуж, нынче проща­ется с подружками. Ох, и досталось же гармонисту, когда частушки посыпа­лись! Под гармонь и Лена не усидела - не смотри, что десять годков. Поскре­быш, шестой отпрыск в семье Сапоговых. Уж как веселилась, как стара­лась - всех перепела, всех перепляса­ла... А потом, когда жених увозил сестру в соседнее село, плакала горь­ко, долгим взглядом провожая сани в заснеженной степи. И пела в плаче. Словно только через песню и могла выкрикнуть свою жалость и любовь, радость и горе.

Радость - легкокрыла. Озарила све­том, ожгла печным жаром - и нет ее, упорхнула, а жалость и горе остались. Вроде уже и не больно, а душа истон­чается. Чуть тронь - и заголосит, зап­ричитает...

Детская память Елены ухватила ли­хую годину, самый кончик войны. До зари затоплена печь. Мама сидит у от­крытой дверцы - розовые блики мечут­ся по лицу - и, обхватив голову рука­ми, клонится туда-сюда. Будто рябинка на ветру. То ли поет, то ли плачет:

Дородной ты мой,

Сыночек Шу-у-ронька,

Да сложил ты свою

Буйную го-о-ловушку.

Да какой лее ты быч

Ласковый да за-а-ботливый.

Да ушел ты на войну прокля-а-тую

Молодым-молоденьким.

Да сокол ты мой сизокры-ы-лый.

Да неужто ты не мог пригнуться,

Чтобы пролетела мимо тебя

пуля быстрая.

Ленка изо всей мочи крепилась, чтобы не зареветь. И в худеньком, про-гонистом теле душа изнывала-плави­лась от нестерпимой жалости.

И еще воспоминание. Из Брянди­но... В то лето не выпало ни дождин­ки. Посохли луга. Корова мычала во дворе, просила корму. На кукурузном поле рос сорняк, Ленка с подружками собирала там вьюнок-повилику, лягу­шатник, пырей. Ей и самой очень хо­телось есть. И она - нет-нет - выкру­чивала из тугих листьев кукурузный початок. Он еще не набрал молочно-восковой спелости. Его зеленая плоть была пресно-сладкой, почти безвкус­ной. Зато его можно было съесть вме­сте с рыхлой кочерыжечкой. И не ос­тавить никаких следов воровства. И не сильно казнить себя, как говорилось на пионерских сборах, за «хищение социалистической собственности».

Голод притуплялся, когда она вспоминала о маме. В последние дни мама возвращалась с поля затемно. Пере­ступив порог, от усталости валилась на некрашеные половицы, на плетенный из холщовых лоскутков половичок. Приходила в себя после заработанно­го трудодня... Ленка дергала травку и начинала в голос жалеть - «вопить» о маме. Откуда брались те жалостливые слова? Кто нашептал их в уши?.. В ре­пертуаре Елены и теперь немало пла­чей. Правда, повторить тот, первый, ей никогда не удавалось. Да есть ли в том нужда? Он растворился в каждой пес­не, в каждом звуке ее голоса. Утрен­ней росой пал на все ее творчество.

Перед глазами снова всплывает родной дом... По случаю какого-то праздника за столом собралась родня: мама, братья, сестры. Все светлоликие, статные, голосистые. Во главе стола -отец. Склонив седую голову, запевает свою любимую:

Липа векова-а-я

Над рекой стои-и-ит

И все подхватывают песню. Тесно ей в избе, под низким потолком. Она бьется в окна, взмывает над крышей, летит до самого неба. И Ленке кажет­ся, вот-вот выпрыгнет из горла ее сер­дце и унесется высоко-высоко, вслед за песней. Страшно ей и радостно. Аж дух захватывает.

Прадедушку своего Микиту она в живых не застала. Но и он тут, среди родни. Про него ей мама рассказыва­ла: попеть, ой, горазд был... Вот и сей­час: одна песня заканчивается - он другую затягивает. Под гармошку при­плясывает, по карманам себя похло­пывает: «Пойте, пойте, милые, у меня песен-то полны карманы».

На своем веку Елена слышала мно­го дивных песен. Только лучше тех, которые достались от прадедушки Микиты. встречать не доводилось. Они и вели по жизни. Да порой так волшеб­но, фантастически вели...

После семилетки Ленка подалась на Урал, к сестре. В городе Ревда оту­чилась в строительном училище. Шту­катур-маляр. Профессия - что надо. Ну так и штукатурь себе, малярничай. Так нет же - прадедушка Микита слов­но в спину толкал. Днем - новострой­ка, вечером - самодеятельность. Из-за той самодеятельности в Уральский народный хор взяли. Из Бряндино - да в город знаменитый. Свердловск.

О том, что отношения с новым ру­ководителем хора не сложились, вспо­минать не хотелось. Лена подалась в Саратов. Прадедушка Микита не дре­мал. Подпихивал. Балагурил: «Под Рус­ланову да под Зыкину не подлаживай. Под Микитку-то - кишка тонка? Вон.. Полны карманы. Горстями черпай». И снова случилось чудо. Смотр художественной самодеятельности в Саратове. В жюри - профессор кон­серватории Лев Львович Христиансен. Не только фамилией, но и обличьем, и душой похожий на доброго сказочника Ганса Христиана Андерсена. Пос­ле смотра поманил к себе: «А пойдемте-ка, пичуга, в консерваторию. Соло­вей, думаете, кто? Обыкновенный воробей со способностями, которому посчастливилось окончить наше учеб­ное заведение». Не чудо ли?! Она -студентка консерватории.

Сначала ютилась в Доме колхозни­ка. Это что-то вроде гостиницы в ком­муналке. С общим туалетом и без го­рячей воды. Денег не хватало, и она часто падала в голодные обмороки. Волшебник Христиансен помог уст­роиться в студенческое общежитие. Тринадцатой в маленькую комнатку. Она жила на антресоли, под потолком. Именно жила. Кровать и была ее жил­площадью, где она спала, питалась, читала конспекты и мечтала.

Обмороки заметно сократились. Она втягивалась в учебный процесс. Консерваторский кудесник прилежно соскабливал с ее голоса «самодеятель­ные» напластования. Так художник реставрирует старинное произведение - прежде снимает слой за слоем, пока не доберется до оригинала. Христиан­сен добрался в ней до прадеда Микиты, до его звуков и интонаций. И обна­ружил прочный, надежный фунда­мент. Теперь он мог начинать ваяние и зодчество Елены Сапоговой.

Музыкально одаренный «воро­бей» чистил перышки, пробовал голо­совые связки. Взбираться на антресоль приходилось по каретке кровати, на ко­торой лежала однокурсница. Это на­поминало воробья-подлетыша, с под­скока взлетавшего на ветку. Лене хоте­лось думать, что ветка ее - соловьиная.

На распределении она выбрала Свердловскую областную филармо­нию. Там обещали комнату в обще­житии. Не на 13 человек - на одну. И рядом в городе Ревда, у сестры, жила мама. И еще ей казалось, что в знаме­нитом городе Свердловске она чуть-чуть не до пела.

С Сережей Лена познакомилась в Алапаевске. Во Дворце культуры вы­ступала с былинами. Строгая, напори­стая, волевая. Ее «Добрынюшка» по­тряс публику. В перерыве между от­делениями за кулисы прибежал рослый, крепкий парень. От полноты чувств готов в охапку заграбастать. Почти месяц артисты филармонии мотались по селам района. Сережа не пропускал ни одного ее выступления. В минуты отдыха шли в лес. Он читал свои стихи. Светлые, небесные. Зем­ного в них было только то, что они обладали вкусом приворотного зелья.

Очередные гастроли закончились. Лена вернулась в Свердловск и с голо­вой ушла в обычные заботы - репети­ции, концерты. Привычный ритм на­рушил поклонник из Алапаевска. Он приехал к ней насовсем. И она поче­му-то не возражала. Наоборот - была счастлива. Они не успели отпраздно­вать свадьбу - Сережа уехал в общем вагоне на Дальний Восток. Служить в армии. Через девять месяцев в комнате общежития, где обреталась Лена, при­бавилось еще два человека: сынуля Сашуля и пришедшая на помощь мама.

Сережа благополучно отслужил. Регистрация брака совпала с усынов­лением собственного сына. А вскоре в семье появился еще один благодар­ный ценитель песен - дочка Васена.

Начальство филармонии выхлопо­тало для Елены трехкомнатную квар­тиру. Роль коменданта крепости при­надлежала маме. Бывая дома, Лена старалась дать короткую передышку ее хлопотам. До обидного короткую. И отправлялась в очередную поездку. Там, на сцене, исполняя народные пес­ни, вкладывала в них всю полноту со­страдания к маме. Отводила душень­ку. В Бряндино «любить» и «страдать» испокон считались словами очень близкими по значению.

... Плес. Левитановскис места. Теп­лоход «Александр Невский» пришвар­товался к тихой, безлюдной пристани. Пассажиры - и Елена с ними - высы­пали на берег. Глазам открылась бе­зоглядная ширь. Вольно, просторно разбегалась вода, голубела в протоках, омывала лес, уже тронутый золотым свечением августа. Елена и сама не заметила, как вырвался из нее восторг. Заголосила, заблажила на всю округу:

Где живет моя мила-а-ая,

Там привольна сторона-а-а.

Сторона-а-а.

Па привольной на сторо-о-нке,

Ой, там зеленые луга-а-а.

Песня до донышка заполнила про­странство. Соединила землю и небо. Замкнула на себе два оголенных про­вода - минуту упоения и вечность. И электрическим разрядом поразила слушателей. Первым из оцепенения вышел пожилой господин. Крепкий, сухопарый, подтянутый. Он протянул Елене кустик полевой ромашки и про­изнес, смущаясь акцента:

- Спасибо. Я месяц искал Россия. Сейчас нашел. Я есть опять русский человек. Я узнал Родина. Она такая... большая душа. Спасибо...

По возвращении с гастролей она замечала перемены в доме. Дети под­росли ... На мамином лице появились новые морщинки. Сережа написал по­эму с посвящением ей. Слова узнаваемы, а фразы - не очень. Сразу не одо­леешь: любит, как раньше, или с какой-то появившейся грустью.

Встречи и расставания перетекали друг в друга, смешивались в коктей­ле... Но по-другому она не умела...

... В директорском кабинете по при­вычке оглядела себя в зеркало. Вместо сарафана, кофты-коротены - обыкно­венное платье... Наклонилась ближе. Темно-красный платок, туго охватив­ший голову, пугал контрастностью. На лице проступила бледность - цвета матового жемчуга. Глаза - погасшие, линялые. И в уголках некрашеных губ обозначились морщинки. Такие же, мамины. Она встала и пошла в конфе­ренц-зал, к людям.

- У меня только что умерла мама, - пожаловалась тихо. - Два часа назад... Я не могла не прийти к вам...

Горе мое, го-оре,

Горю-ушко большо-ое.

Когда б к этому го-орю

Родна матушка пришла

Сегодня она пела песни, которые любила мама...

Встречи-расставания сменяли друг друга, не нарушая привычного тече­ния времени. Зима перетекала в вес­ну, весна - в лето. Подруги уходили на пенсию, удивлялись Елене: неужели не напелась? «Не-а, - отмахивалась она и переходила на бряндинский говорок, - иш-шо попою».

.. .Онемело сегодня Бряндино Не слышно песен. Не играет гармонь. Ходила Лена по селу и не узнавала его. Лето, солнце, а будто лунным холодом веяло. Некогда людное, песенное Брян­дино вымирало. Ах, если бы только Бряндино!.. Лена присела на пригорок возле бывшего дома, гладила шелко­вистую траву-мураву, и слезы кати­лись без спросу...

Увядание - неумолимый закон природы. Но чем-то же отличается человек от травы-муравы. У человека чуть-чуть иная жизнь. Особенно, если он - мастер. Если у него - дело, в кото­рое он способен вдохнуть душу. Жизнь мастера - это овладение мастерством, дарение его людям, воспитание уче­ников и продолжение в них. Прадедуш­ка Микита, мама, добрый Христиан­сен. Они многому научили ее. Значит, умерли не совсем.

И Елена рассчитывает, что наслед­ников прибавится. Потому и возвра­тилась в Саратов. Сегодня один из учеб­ных классов консерватории носит имя ее учителя. Здесь - ее основное рабо­чее место. Правда, и сцену оставлять она не собирается. Не все лететь пеп­лу на родимые веси. Кому-то ведь нуж­на ее песня.

Из книги Николая Болкунова «Поездка на этюды».